Хозяин

Теперь кричала я, трясла мужчину за плечи, истерика накрывала беспощадно и неизбежно. Слезы горячими дорожками обжигали щеки, а меня выворачивало наизнанку от горечи и обиды.

– Прости меня, дочка, прости и уезжай. Умоляю тебя, уезжай.

– Ненавижу тебя, всей душой своей ненавижу, – в моих словах было столько горечи и желчи, что они могли отравить любого, но убивали меня.

Надо подумать, отдышаться, успокоиться.

Ушла в ванную, долго умывалась холодной водой, в мыслях полный сумбур. Не хочу его видеть, никого не хочу видеть. Долго рассматривала себя в зеркало, я все еще одета, ветровка, джинсы, кроссовки. В кармане банного халата нашла клочок бумаги, на нем цифры – номер телефона. Как там зовут эту тетку? Луиза Азизовна?

Выдохнула, набрала, долгие гудки, она может не ответить, а если и ответит, то пошлет меня куда подальше. Время уже пятый час вечера, надо было звонить до обеда.

– Алло, я слушаю, говорите.

Глава 14

– Как ты говоришь, тебя зовут?

– Лиана.

Женщина медленно осматривает меня с головы до ног, задерживает взгляд строгих миндалевидных карих глаз на грязных поношенных кроссовках. Поджимает губы, вновь возвращается к лицу. Считала, что Фатима в кафе само исчадье ада, крикливая, грубая, с нехорошим взглядом, но эта женщина куда хуже.

Удобная обувь, строгое черное платье, волосы собраны под темный платок. Она удивленно приподнимает бровь, продолжая осматривать меня пристально и придирчиво, сканируя, пытаясь разглядеть и наверняка понять, где вообще нашли такую оборванку, как я.

– Кто, говоришь, тебе порекомендовал?

– Я пока ничего не говорила.

– Предлагаю не перечить, не перебивать меня. Всегда отвечать на вопросы, когда я тебе их задаю, ты меня поняла? – в голосе появился легкий акцент, женщина сжимает в руках телефон.

– Я по рекомендации Анны Степановны, она сломала ногу, попала в больницу и сказала, что вам срочно требуется горничная на сезон.

– Верно, требуется. Значит, тебя зовут Лиана?

– Устинова Лиана Тимофеевна.

– Сколько тебе лет?

– Девятнадцать.

Женщина повела подбородком, посмотрела в сторону, затем снова на меня.

– Ты слишком молода и, скорее всего, нам не подходишь.

Что значит «слишком молодая»? Она не могла сказать это по телефону? Хотела лично? Чтоб я сейчас пошла в ночь через лес до трассы? Да я вообще не знаю, в какую сторону идти.

– Да, я понимаю, но мне очень нужна работа и возраст не показатель. К тому же вы тоже нуждаетесь в работнике, а я очень исполнительная. Я умею убирать, подавать на стол, помогать на кухне, выполнять любую работу. Я не какая-то белоручка и работаю с четырнадцати лет.

– То, что ты не белоручка, я вижу.

Это был укол в адрес моих разношенные грязных кроссовок, которые я так и не помыла, а еще растрепанных волос, заплаканного лица. Мне кажется, что этот день никогда уже не кончится. Он начался еще вчера. Нет, еще позавчера. А скорее тогда, когда я родилась. Сплошная черная, как смола, полоса пропитанная ядом ненависти других людей.

Решение позвонить по оставленному соседкой номеру пришло спонтанно. Если уезжать в никуда, то придется искать работу, дешевое жилье, надо на что-то жить. А если возьмут в дом горничной, дадут угол, а еще и заплатят, можно поработать пару месяцев, а еще подумать, как вообще жить дальше. Оставаться в одной квартире с собственным отцом, пусть даже кающимся, у меня не было сил.

Меня не стали ни о чем расспрашивать, женщина лишь спросила, куда за мной приехать, сказала, что через час там будет машина. Я сменила футболку, покидала в спортивную сумку необходимые вещи, мамино фото, блокнот с карандашом, зарядник для телефона, больше брать было нечего.

Вышла, не задерживаясь больше ни на минуту в квартире, не заглянув к отцу и не простившись. Путь он топит свое горе и совесть в алкоголе, пусть живет со всем этим и помнит мои последние слова.

Через лес до трассы нельзя было идти, да и страшно, встретить там можно кого угодно от Гены Чалого до Понкратова. Сказала, что буду ждать машину у школы, ее найти нетрудно, да и сейчас каникулы, народу там мало. Пешком добралась за двадцать минут, постоянно оглядываясь, желудок сводило от голода, у остановки купила два пирожка, в ларьке – воды, съела, не чувствуя вкуса.

Но ждать пришлось не один час, уже стемнело, я устала бродить вокруг школы, села прямо газон под цветущую сирень у забора, чтоб меня не видно было охраннику.

Голова раскалывалась от боли, слез больше не было, слишком много всего навалилось. Думала, что потеря девственности с тем пугающим мужчиной станет шоком, но я ошибалась. Все, что со мной произошло за эти сутки, было адом. Но, я еще не знала, что ад мне только предстоит познать, и я сама, добровольно на него согласилась.

Задремала, но проснулась как от толчка, свет фар ослепил, прикрыла глаза ладонью. Черная иномарка остановилась недалеко от ворот, фары погасли, я выбралась из своего укрытия, сжимая лямку сумки, неуверенно пошла вперед. Но не успела дойти, как стекло опустилось, а водитель, назвав мое имя, кивнул, чтоб села.