Хозяин

– О, моя голос подает, – сказал Петро, высокий, черный как грач мужик, с лукавыми карими глазами. – Это она завсегда после дойки песни поет, жаль последний отел в этом году был, бычка по весне пришлось кончить…

– Это почему?

– Да, понимаешь, повел сын корову на случку…

– А что, сам не мог?

– Мог и сам, но бык все же лучше, – обстоятельно ответил Петр и продолжал:

– Коровенка у меня неказистая, а бык здоровый детина, как забрался на нее, и ну свое дело справлять. Сын с пастухом стоят, наблюдают за процессом, вроде бык свое дело исполнил, пора разводить, а он вошел в раж и еще, и еще, тут у коровенки ноги и подломились, ну сынок и кинулся спасать кормилицу, хлыстом быка по заднице охаживать. Бык соскочил с животины, и на сына, глаза налитые, малец споткнулся, но все ж успел откатиться в сторону, а бык уже опять разворачивается, пришлось Федору (пастуху) его пристрелить. Благо, что ружье всегда заряжено, волчишек пугает. Так и не знаем, кто коровенок в этом лете крыть будет, – горестно закончил свое повествование Петр, сворачивая к своей хате.

В доме у Ефимыча во всю готовились к встрече мужчин. Раскрасневшаяся Настена как раз вынимала чугунок с кипятком из печи: мало ли раненые будут, так инструмент в кипятке ошпарить. Жена Ефимыча колдовала над тестом, а пришедший в себя Петрович сразу спросил насчет раненых и, узнав, что осколком бомбы несерьезно зацепило только Егорку Огородника, сразу отправился к нему на хату, недовольно ворча под нос, что он сам знает, кого серьезно, а кого нет.

Я же, примостившись в углу, молча, любовался Настей, ее живым гибким телом, точными, без суеты, движениями рук.

Заметив мое внимание, она остановилась посреди комнаты, поправила светлую прядь волос и, открыто взглянув на меня, слегка покраснела.

– Мы баню натопили, – сказала она, – а то вы все уже грязью заросли в делах и заботах, – сообщила Настена, несмело улыбаясь. – Я тебе рубашку и исподнее приготовила, а, пока мыться будете, я и штаны постираю…

Милая девочка, всегда о такой заботливой мечтал.

– Ну, Настена, охмурила мужичка, – делано улыбаясь, произнес вошедший в горницу Ефимыч. – Хватит вам любезничать, пора в баню, а потом за стол…

Парились вчетвером – староста, я, Митька и ближайший сосед Петро. Сначала я веничком помахал над Ефимычем, потом он меня разложил на полоке и показал такой класс владения веником, что я еле слез оттуда и, шатаясь, побрел в предбанник. Митька выскочил за мной и присел рядом с Петром.

– Эх, счас бы в холодный, чистый пруд окунуться, – мечтательно произнес Митяй.

– Так в чем же дело? Вон, за баней, – делано недоуменно сказал Петр.

Митька нагишом выскочил на улицу и через минуту вернулся смущенно красный.

– Ты чего? – спросил я. Петр откровенно ржал.

– Да там болото с отстойником, чуть не нырнул…

Ребята пошли париться по второму разу, а в предбанник вышел Ефимыч:

– Вот так, Степа, серьезные люди приходили по мою душу, помнишь труп на плоту, который прибило к нашему берегу? Это люди из самой сильной группировки Полиса. Когда мертвяка обыскивали, я татуировку на плече видел – орел и знак СБ выколот был, рулит этой группировкой старикашка лет за семьдесят, он еще до катастрофы в службе безопасности при тогдашнем правительстве работал, видимо как-то узнали про наше хранилище. Возможно, даже твоего отца именно они порешили. Ну ладно, что печалиться, будем живы – не помрем! Сейчас пойдем за стол, попразднуем, а завтра и свадьбу сыграем, не то с этими заботами дочь в девках останется.

* * *

Сон, мой сон: темная вода реки и плот, плывущий по ней. На плоту стоит крест, к которому привязан мой отец. Седая голова безвольно свесилась на грудь.

На другом берегу реки стоит моя мать с маленькой девочкой на руках и машет мне, зовет к себе, а я не могу войти в воду. Внезапно отец поднял голову и что-то произнес, потом еще что-то сказал, но я его не слышу, ни один звук не пропускает серый воздух. Я отчаянно закричал и проснулся. Рядом со мной на кровати сидела Настя, ласково гладила меня по голове, улыбалась и ничего не говорила. Да, набрались мы вчера с тестюшкой, он все лез целоваться и кричал: «Сынок, да мы с тобой горы свернем! Да кто такие эсбэшники – плюнуть и растереть, эй, бабы, что есть в печи, на стол мечи, водки мне, водки!» Ну и так далее. А я молчал и, пьяно улыбаясь, смотрел на суетившуюся вокруг стола Настену.

Приподнявшись с постели, я приобнял свою невесту и впился в пухлые губы долгим поцелуем. Ничего, спокойно вытерпела даже утренний перегар, рывком повалил на кровать, под сорочкой у нее ничего не было, в смысле одето, ух ты, моя милая!