Хозяин берега

— Искали. Но безрезультатно. Информация пошла не через нас, а по старому каналу — через территориальную милицию и прокуратуру области. Нас только сейчас подключили. И то — областное управление настояло! Генерал Эминов!

— Безобразие…

— Это не все! Они сразу поехали на метеостанцию и все изъяли. «Макаров» с запасной обоймой. С патронами. Все — в управлении внутренних дел области. Довиденко дал им свое благословение.

— Все это делается в обход нашей прокуратуры, — сказал я. — Я буду сейчас говорить с прокурором области.

— Довиденко можете не застать — заметил Агаев. — Он собирается в обком. Там Кудреватых. Приехал из Москвы…

В отличие от моих сотрудников, этот всегда все знал.

Я спустился во двор.

Человека, проколовшего колеса на ночевавшей под моими окнами прокурорской «Ниве», Буракову найти, конечно, оказалось не под силу. Хотя это и было легче, чем разыскать убийцу рыбинспектора Пухова. Об этом поведал мне на чистейшем русском языке шофер-милиционер Рустам, спортивного вида туркменский парнишка, не знавший ни слова по-туркменски. Он успел устранить оба повреждения и коротал время перед дежурной частью.

— Спасибо, Рустам, — поблагодарил я.

Сверху упало несколько капель — я поднял голову. Над балюстрадой, сквозь расползавшиеся по балконам нераспустившиеся пока лозы винограда, показалось погруженное в мир собственных ощущений прекрасное лицо Гезель. Она занималась единственным достойным в ее состоянии занятием для беременной женщины в водной прокуратуре — поливала тюльпаны.

Прокурор области Довиденко принял меня как бедного родственника. Следуя сформулированной Бураковым «тактике упреждающих ударов», он «в порядке общей дисциплины» не дал мне войти — через секретаря предложил посидеть в приемной.

Хотя должности наши начинались одинаково — «прокурор», дистанция между нами была примерно такой же, как между командиром роты и командиром полка или дивизии. Однако, если я и был командиром роты, то — «особого назначения», абсолютно самостоятельной, автономной, подчинявшейся непосредственно министру.

Проигнорировав предложенное, я сразу протопал в кабинет. Как и в первый раз, когдая приезжал к нему знакомиться, Довиденко — длинный, худой, как жердь, — сидел за огромным, заваленным бумагами столом, лицо у него было серого, нездорового цвета, как у всех, кто проводит большую часть жизни в кабинете.

Впрочем, столов в кабинете было несколько. Тогда на соседнем лежала литература. Сейчас она тоже был здесь. Я не обратил внимания на название книг. Заметил лишь одну — «Прокуроры» Анатолия Безуглова. С автографом писателя.

— Ну, что у тебя стряслось? — спросил Довиденко милостиво, не имитируя, однако, движения тазом, как человек, который собирается подняться, чтобы поздороваться. Он отложил авторучку и протянул мне холодную потную ладонь.

— Если у тебя не очень важное — зайди к моему заму. Я каждую минуту могу уехать в обком…

Эдик Агаев обладал абсолютно точной информацией.

— Кудреватых приехал из Москвы. — Я дал понять, что тоже не лыком шит, и Довиденко с любопытством взглянул на меня. — Ну, что там с Касумовым? спросил я. — Дело об убийстве Пухова у меня в производстве, а я даже не могу допросить подозреваемого!

Довиденко улыбнулся механической улыбкой человека, давно разучившегося улыбаться:

— Мне позвонил Митрохин: «Водники отпустили браконьера, который убил рыбинспектора…» — «Где? Что?» — «Передали с парома: рядом с „козлятником“ тайник, а в нем пистолет, из которого совершено убийство…»

— А кто сообщил Митрохину? Ни я, ни мой помощник ничего не знали!

— Мир не без добрых людей… Довиденко позвонили, он снял трубку.

— Да. Сейчас выхожу…

— А что Касумов? — спросил я. Довидеико запер сейф и двигался к двери. — Что он говорит?

— Касумов твердит, что он тайник этот ни разу не видел… Мы вместе спустились в подъезд. Я посмотрел на часы. Пора было ехать на кладбище, где я рассчитывал встретить вдову убитого рыбинспектора.

Пухова была одна. Она что-то поправляла среди венков. Рядом стояла тяжелая хозяйственная сумка.

Я поздоровался. Пухова доверчиво взглянула в мою сторону. Она ничем не дала понять, что узнала меня.

Я отошел. Фанерный обелиск со звездой на верхушке привлек мое внимание. Был он свежепокрашенный, новый, как и металлическая ограда, начинавшаяся непривычно высоко над землей. Дощечка на могиле гласила:

«Аббасов Саттар Габибулла-оглы, воин-интернационалист, инспектор рыбнадзора, 23 года, погиб при исполнении служебных обязанностей…»

Теперь, подумал я, обоих инспекторов связывает не только прежнее место работы.

Когда жена Пухова освободилась, я подошел.

— Вот зашла Сереже рассказать, как мы живем… — Пухова смахнула слезу. — Он ведь беспокоится там! Против этого было трудно возразить.

— Как дети? — спросил я.

— Дети и есть дети. Младшую отправляю в Челекен, к старикам. Старшего в городской пионерский лагерь. Вы идете?

— Да.

Я оставил «Ниву» внизу, рядом с кафе, на двери которого было приколото объявление: «Кафе не работает. Нет воды».