Хозяин болота: повести

Дорога сделала поворот, и Никита Иваныч очутился на краю болота. Трактора стояли, как солдаты в строю, приподняв над землей бурые от торфа лопаты. Прямо от их гусениц начинались две широченные траншеи, отрезавшие угол мари, и вкрест им тянулась третья — не просто траншея, а целый канал, хоть на лодке поезжай. Высокие отвалы торфа уже подсохли на солнце, и ветерок поднимал над ними легкую рыжеватую пыль.

Подле тракторов суетились мелиораторы, звенели ведра и железные бочки, слышался забористый злой мат. Кто-то, громыхая капотом, крутил рукоятку пускача, кто-то заливал в бак солярку, таская ее ведрами и расплескивая на землю, а ненавистный Никите Иванычу Колесов сидел на гусенице бульдозера и задумчиво смотрел на тугую струю топлива, вытекающую из трубки в траншею.

Однако дед Аникеев подошел именно к нему.

— Где начальник?

Колесов обернулся, вытаращил глаза и вдруг заговорил — злорадно и с придыхом.

— Ага… Это ты, рожа кулацкая! Это ты в баки соли насыпал? А? Папаша?.. Это ты напакостил, старый козел?.. Но ты не волнуйся, у нас на зоне не такие штуки делали, я допер. Ну, дедуля? Что, очко играет?

Он схватил Никиту Иваныча за грудки и притянул к себе. Никита Иваныч не ожидал такого обращения и в первый момент чуть растерялся.

— Колесов! — окрикнул его Кулешов, появляясь из-за трактора. — Отпусти старика!

— Ладно, ты!.. — огрызнулся тот, но Никиту Иваныча все-таки отпустил. — Мне плевать, что ты с его дочкой по кустам ходишь! Я ему сейчас морду начищу! Вот гадом буду! Век воли не видать!

Никита Иваныч побледнел и заозирался вокруг. Взгляд остановился на кривоватом тяжелом стяжке. Руки сами нашли его и прочно влипли в дерево. Другие механизаторы, услышав крики, приближались неторопливой и валкой походкой.

— Ты кого защищаешь, начальник? — сипел и орал Колесов, показывая крепкие белые зубы. — Ты вредителей защищаешь! Из-за него мы сколько простояли?.. Мне один хрен! Я под интерес не играю! И с его дочкой не сплю!

— Замолчь! — крикнул Никита Иваныч, вскидывая стяжок. — Ушибу, фашист проклятый!

Колесов в последнее мгновение успел пригнуться и закрыть голову руками. Стяжок ободрал ему пальцы, сомкнутые на макушке, просвистел перед лицами механизаторов — старика от промаха развернуло.

— Отец! — зычно выкрикнул Кулешов и перехватил Никиту Иваныча за руки. — Бросай палку!

Мужики подались вперед, зароптали. Колесов запоздало отскочил в сторону и вытаращил глаза.

— Уйди! — Никита Иваныч вывернулся из рук Кулешова. — И тебя огрею! Утяну — век помнить будешь!

— Чего вы с ним вошкаетесь? — раздался голос бульдозериста по фамилии Путяев. — Хватит! В милицию его! Ишь, раздухарился, старикан!

— А ты еще сопливый кричать на меня! — отпарировал Никита Иваныч и плюнул ему в лицо. — Вот теперь утрись!

Путяев вышел и встал перед стариком, подбоченясь.

— Вытирай сам, дедуля.

Никита Иваныч отпихнул его, бросил стяжок и, вытерев руки о штаны, выхватил из кармана бумагу.

— Вы что, гады, делаете на болоте? Вас зачем сюда послали? А?.. Вас послали воду на болото подвести, значит, а вы?.. — дед Аникеев потряс бумагой. — Во! Видали? Мать вашу… Из самой Москвы! — он сунул конверт под нос Кулешову. — Читай, дурень твердолобый! Читай, что делать с болотом полагается! Вот она, правда!

Механизаторы переглянулись, ничего не понимая. Голоса стихли. Кулешов развернул письмо и стал читать. А Никита Иваныч, пользуясь замешательством, продолжал:

— Чего головами закрутили? Чего плечами задергали? Ну-ка, заводи трактора и ямы свои закапывать. Хозяева нашлись, в бога душу… Чего хочу — то ворочу… Давай-давай, шевелись! Чтоб к вечеру все сровняли как было! А ты, гад ползучий, — он пригнулся и шагнул к Колесову, — еще раз про мою дочь тявкнешь — изуродую, понял? Я те зубы твои белые повышибаю. Я контуженный, с меня спросу не будет!

— Ладно, дед, не спекулируй своими болячками, — проронил бульдозерист Путяев и заглянул через плечо начальника в бумагу.

Никита Иваныч хотел ответить ему, но Кулешов в это время дочитал и свернул письмо. Механизаторы глядели выжидательно.

— Дошло? Дотумкал? — спросил Никита Иваныч, забирая бумагу. — Я тебя раньше предупреждал: невозможно, чтобы из-за торфа болото зорили. Вишь, журавли-то в почетную книгу записаны, — голос его стал по-отечески мягким и наставительным. — Не у всякой птицы, поди, такая заслуга…

— В Красную книгу, — задумчиво поправил Кулешов. — Придется ехать в город…

— Поезжай, — благословил Никита Иваныч. — Еще не поздно. А своим мужикам прикажи, чтоб канавы заровняли и не трещали тут больше, пока птица на крыло не встанет. И так, видно, пораспугали с гнезд…

— Ошибка какая-то, — Кулешов дернул плечами. — Разобраться надо… Ты, отец, дай мне письмо…

— Не дам, — отрезал Никита Иваныч. — Ты без него разбирайся. Если кто не поверит — пускай приезжает сюда, я дам прочитать. И покрепче там нажимай! Дескать, вы что, слепошарые? На кой черт меня осушать послали?.. Учись без правительственной бумаги верх держать, пригодится. Требуй, чтоб у Москвы просили. Упирай, что журавль — птица важная для государства, понял?