Хозяин болота

— Я не боюсь тебя, слышишь? — прошептала она робко.

О, Ива боялась! Ещё как боялась! Локти дрожали не от озноба, нет — они дрожали от ужаса! Но девица продолжила говорить:

— Ты не забрал меня, когда я пришла. Не взял в невесты, когда умоляла, выгнал из лесу! Так чего ты хочешь от меня теперь?! Почему не берёшь, но и не отпускаешь?!

Отражение вторило ей глухим отчаянием. Оно, тонущее в стылой воде, тоже не знало ответа.

От жаркого дыхания корка льда стала совсем прозрачной. Казалось, что настоящая Ива не сидит на берегу, склонившись над болотом, а рвётся из густой непроницаемой жижи наружу, да всё никак не может выбраться.

Девушка потёрла сухие глаза, сорвала с головы платок… Зелёная прядь упала на лоб; точно такая же перечеркнула яркой полосой бледное лицо отражения.

— Ах так? Молчишь значит?!

Рассвирепев, девица выхватила из маленьких ножен у пояса нож, натянула прядь и принялась пилить. Лезвие, годящееся для крепких боровиков, соскальзывало, волосы больно натягивались, но Ива пилила и пилила, пока не срезала погань.

— На! — Она ударила кулаком, проламывая корку льда, и кинула прядь в воду. — Вот тебе твоя метка! Не желаю носить! Не невеста я тебе боле!

Локону полагалось бы замереть на поверхности, но тот сразу пошёл ко дну, словно кто-то невидимый утащил.

Когда же вода успокоилась, а Ива снова увидела своё отражение, за её плечом угадывался силуэт Хозяина.

Она зажала рот ладонью: всё одно крик не поможет. Быть может, это шутка неверного лесного света, предавшего обычному дереву форму, схожую с человеческим телом. Или видение, нарисованное испугом.

Не может же Хозяин болота в самом деле стоять позади и едко улыбаться!

Ива поднялась с колен, не отводя взгляда от отражения.

— Здравствуй…

Резко обернулась. И, собрав остатки мужества, низко поклонилась.

— Здравствуй, милостивый Господин.

Не почудилось. Теперь-то стало ясно, что не почудилось. Хозяин болота стоял прямо перед ней, такой же, как вчера ночью. С бледного тела его стекали густые чёрные капли, и без того тёмные волосы продолжались вязкой смоляной жижей. Он весь будто поглощал свет, как омут. И лишь сияли глаза, зелёные, как болотная тина.

В ответ он недобро рассмеялся:

— Здравствую, как видишь.

Он поднял руку, и Ива не закрылась локтем да не закричала потому лишь, что оцепенела от страха. На палец была намотана зелёная прядь.

— Так-то ты ценишь мои подарки, дорогая невеста.

— Я… — горло перехватило от ужаса. — Я не невеста тебе…

Угольное лицо пришло в движение — Хозяин поднял брови.

— Разве ты не сама пришла ко мне?

— А ты меня прогнал.

Узкие губы искривила нехорошая ухмылка.

— Лишь отправил домой. Готовиться.

Он не шагнул — перетёк к ней единым движением, недоступным человеку. Замер в пальце от её сведённого страхом тела. Ласково-ласково погладил по щеке, оставляя на коже чёрную полосу. А потом склонился к уху и прошептал:

— Я приду за тобой, дорогая невеста. Приду. И тогда помоги вам всем боги.

Холодная как лёд щека Хозяина обожгла её — горячую и нежную. Ладонь скользнула по плечу, будто бы оставляя клеймо. Хозяин болота усмехнулся и раскрыл объятия, а Ива, не выдержав, завизжала, попятилась, запнулась и упала навзничь.

Брызги и осколки льда смешались воедино, проморозили насквозь пока ещё пышущее жизнью тело, а вязкое и чёрное, в которое обратился Хозяин, обхватило её со всех сторон, обволакивая, словно бы надеясь проникнуть внутрь.

А потом пропало так же быстро, как и явилось. Смоляная муть смешалась с водой болота, и снова всё стихло. И только промокшая девушка, с трудом выбравшаяся на сухое, стояла на четвереньках и всё не могла отдышаться.

Глава 4. Жених

В Клюквинках — деревне, спрятанной лесами от больших селений, чтили традиции. Да так рьяно, что гости нарочно приезжали, чтобы поучаствовать в праздниках, которые забыли в иных местах. Шумное веселье, как на урожайную ночь или на встрече осенин, случалось нередко, вот и выходило, что заезжему человеку никто не дивился.

Однако ж бывали и торжества, на которых чужакам не радовались. Не погнали бы, конечно, кабы явился, но и звать нарочно не стали б. Таким торжеством, наперво, считалось сватовство. Как же иначе? С этого дня и до самой свадьбы невеста как бы находилась меж двумя мирами: уже умирала для родной семьи, но ещё не возрождалась для новой. Когда, если не сейчас, ей становиться видимой для всякой нечисти? А значит незачем напрасно подвергать девицу опасности и видеться с пришельцами. Да и самой лучше не трогать снедь и благодетельницу дома — печь, чтобы не заразить скверной очаг.

В стародавние времена сговорённую девку и вовсе заперли бы в бане и подвергли строгому посту, но ныне всё ж времена другие. Поэтому строго соблюдать правило полагалось лишь в день приезда сватов да на женитьбу.

Потому-то Ива маялась от безделия всю вторую половину дня: снеди касаться нельзя — ни поесть, ни сготовить, общаться с теми, кто переступил порог дома, запрещено, да и самой выходить не следовало, если по-хорошему. За то, что самовольно отправилась вывести Серка, девушка уже получила нагоняй от отца.