Хозяин Черного Замка и другие истории

Манеры его заметно смягчились, от прежней вульгарности грубого кокни не осталось и следа. Я расположился в указанном кресле и стал ждать.

Мой гость очистил от камыша часть пола и, опустившись на четвереньки, начертил полукруг, в который попали мы с ним и камин. По краям дуги он набросал ряд иероглифов, отдалённо напоминавших знаки зодиака, затем встал и скороговоркой произнёс заклинание – мне показалось, что это было одно очень длинное слово на каком-то диковинном гортанном наречии. Завершив молитву (если, конечно, это была она), мистер Абрахамс вынул тот самый пузырёк, который показывал раньше, налил из него пару столовых ложек прозрачной жидкости в чашечку и протянул её мне.

Напиток испускал тонкий сладковатый аромат, немного напоминавший яблочный. Несколько секунд я в нерешительности держал чашечку у губ, но тут мистер Абрахамс сделал нетерпеливый жест, и мне ничего не оставалось, как выпить всё залпом. Зелье было довольно-таки приятно на вкус; какого бы то ни было немедленного действия оно на меня, впрочем, не оказало, так что я откинулся на спинку кресла и стал ждать. Мистер Абрахамс, сидя рядом, продолжал бормотать какие-то заклинания и время от времени очень внимательно вглядывался мне в лицо.

Постепенно по жилам моим разлилось блаженное ощущение расслабленности и тепла – возможно, из-за близости кресла к камину, а может быть, и в силу каких-то других, мне неведомых причин. Веки мои медленно сомкнулись, и множество чудесных, сказочных мыслей пронеслись одна за другой у меня в голове. Спать хотелось так, что, даже когда гость положил мне руку на грудь в области сердца, я не только не воспротивился, но и не стал спрашивать, с какой стати он это делает.

Всё в комнате закружилось вокруг меня в медленном сонном хороводе: голова лося у дальней стены, графин с вином, ваза и подносы двинулись, раскачиваясь, по залу в сказочном котильоне. Я опустил отяжелевшую голову на грудь и потерял бы, наверное, сознание, если бы дверь в конце зала внезапно не распахнулась. Она выходила прямо на помост, где в прежние времена пировал глава дома. Это привело меня в чувство.

Я выпрямился, вцепился в ручки кресла и с ужасом уставился в тёмный проём. Оттуда двигалось нечто бестелесное, бесформенное, но я всё же ясно его ощущал. Тень переступила порог, и по комнате пронёсся ледяной ветер: дуновение это пробрало меня до самого сердца.

– Я незримое ничто, – молвил дух, и голос его был подобен шуму восточного ветра в верхушках сосен на пустынном берегу моря. – Однако не лишён определённых пристрастий. Я неуловим, магнетичен, спиритуален, так и искрюсь электричеством. Я – эфирное нечто, испускающее вздохи. Могу убивать собак. Изберёшь ли ты меня, о смертный?

Я собрался было ответить, но слова застряли у меня в горле, и прежде, чем я успел вымолвить слово, тень пронеслась по залу и растаяла в глубине его, оставив после себя долгое эхо печального вздоха.

На пороге двери, к коей я вновь обратил свой взгляд, появилась сгорбленная старушонка. Несколько раз она проковыляла взад-вперёд по залу, после чего, скорчившись у меловой черты, подняла лицо: этого выражения дьявольской злобы мне не забыть до конца своих дней. Не было, казалось, такого порока, который не наложил бы свою печать на эту ужасную образину.

– Ха-ха! – вскричала старая карга, протянув ко мне сморщенные ручонки, напоминавшие когти какой-то страшной, отвратительной птицы. – Сам видишь, что я такое. Я злобная старуха. На мне шелка цвета нюхательного табака. Обрушиваю проклятия. Ко мне был неравнодушен сам сэр Вальтер Скотт. Стану ли я твоей навеки, о смертный?

С трудом превозмогая ужас, я отрицательно качнул головой: старуха погрозила мне костылём и исчезла, испустив напоследок леденящий душу вопль.

Снова взглянув в дверной проём, я не удивился уже, увидев, что в комнату вошёл благородный джентльмен высокого роста. Чёрные волосы, обрамлявшие смертельно бледное чело, локонами ниспадали на плечи. На нём было свободное одеяние из жёлтого атласа с широким белым жабо. Мужчина величественно прошествовал по залу, затем обернулся и заговорил со мной мягко и вкрадчиво:

– Я дух благородного кавалера. Колю и падаю, сам пронзённый. Вот моя рапира. Я лязгаю сталью. А вот – кровавое пятно у сердца. Ещё испускаю глухие стоны. Мне покровительствуют многие благородные консервативные семьи. Я – подлинный призрак старинных поместий. Работаю как один, так и в ансамбле с визжащими дамами.

Он учтиво склонил голову, как бы в ожидании ответа, но что-то снова сжало мне горло, и… привидение растворилось, отвесив глубокий поклон.

Не успело оно скрыться, как в комнате почувствовалось присутствие нового страшного существа, и меня охватил неизъяснимый ужас. Смутные очертания, неясные формы… Призрак то заполнял собою всё пространство, то оказывался вдруг невидимым, ни на мгновение, впрочем, не давая забыть о своей близости.