– Да, я всё о вас знаю и расскажу всем, до какого бесстыдства вы опустились. Вы знали о моём положении, знали, что я обручён. И всё же употребили свою жуткую силу на то, чтобы приворожить меня. Вы сможете околдовать меня снова, но прежде я скажу: я люблю мисс Марден, люблю всем сердцем, а вы – вы внушаете мне лишь отвращение и ужас. Ваш вид, ваш голос мне ненавистны. При одной только мысли о вас мне становится тошно. Вот какие чувства на самом деле я к вам питаю. И если вам всё равно хочется притянуть меня к себе с помощью фокусов, как нынче вечером, то вам, я надеюсь, хотя бы не доставит удовольствия сделать своим любовником человека, который сказал, что он по-настоящему о вас думает. Можете внушить мне любую речь, какую пожелаете, но вы не сможете забыть…
Я остановился, потому что мисс Пенклоса откинулась назад, лишившись чувств.
У неё не хватило сил выслушать меня до конца.
О, какое пламенное ощущение триумфа я испытываю, думая о том, что теперь, будь что будет, она не может более обманываться на мой счёт и ей известны мои истинные чувства к ней!
Но что теперь со мной станет? Ведь она на всё способна.
Страшно даже подумать.
Уж конечно, она не оставит меня в покое. Но когда я подумаю о том, что ей сказал…
Не имеет значения, хотя бы один раз я оказался сильней, чем она.
Такое случалось со мной впервые. Я встал в полдень, но голова у меня болела, руки дрожали, а нервы были в самом жалком состоянии.
И вот сегодня вечером мне нанесли визит.
И кто! Вильсон собственной персоной пожаловал. Он только что воротился из Лондона, где читал лекции, разоблачил одного врача и провёл серию опытов по передаче мысли. Он принял также профессора Рише[50]
, приехавшего из Парижа; изучал свойства кристалла, неотрывно глядя в него несколько часов кряду, и добился определённых результатов относительно проникания материи через материю.Всё это он выплеснул мне в уши единым махом.
– Послушай, – наконец заметил он, – ты что-то неважно выглядишь. Да и мисс Пенклоса пребывает в полной прострации. Ну а наши опыты? Как они продвигаются?
– Я их прекратил.
– Да что ты! И почему, собственно?
– Это занятие показалось мне опасным.
Вильсон извлёк из кармана коричневую записную книжку.
– Вот это весьма любопытно, – сказал он. – И какие же у тебя причины говорить, будто исследования эти опасны? Прошу, укажи мне факты в хронологическом порядке, хотя бы с приблизительными датами и именами свидетелей, заслуживающих доверия, и их точными адресами.
– Прежде всего скажи: известны ли тебе случаи, когда гипнотизёр, обретя власть над субъектом, пользовался ею с преступной целью?
– Десятки случаев! – запальчиво воскликнул Вильсон. – Преступления, совершённые под влиянием суггестии.
– Я не имею в виду суггестию. Я про другое: когда внезапный импульс, непреодолимое побуждение поступает от лица, находящегося на удалении.
– Одержание![51]
– завопил он в полном восторге. – Это самое редкое явление. У нас только восемь случаев, из которых вполне удостоверены лишь пять. Не хочешь ли ты сказать…Его возбуждение было столь сильно, что он едва выговаривал слова.
– Нет, этого я не хочу сказать, – отрезал я. – Ты меня извини, дорогой друг, но мне сейчас нездоровится. Всего доброго.
Таким-то бесцеремонным образом я в конце концов избавился от него.
Он ушёл, потрясая карандашом и записной книжкой.
Вполне возможно, что я не умею проявлять стойкость в несчастье, но лучше уж не выносить сор из дома, а тем более не устраивать из неприятностей ярмарочный аттракцион.
Вильсону уже давно чуждо всё человеческое. Для него жизнь сводится теперь только к случаям и феноменам.
Я скорее умру, чем стану откровенничать с ним.
Возвращение Вильсона сильно меня утешает.
Что отныне может сделать эта женщина?
Конечно, теперь, после всего сказанного, она должна питать ко мне такую же антипатию, как и я к ней.
Нет, она не может, не может желать себе любовником того, кто оскорбил её подобным образом.
Нет, думаю, что я избавлен от её любви…
Но чего ожидать от её ненависти?
Не сможет ли она воспользоваться своей силой, чтобы отомстить?
Ба! К чему пугать себя призраками?
Она забудет меня, я забуду её, всё уладится.
Я в самом деле думаю, что взял верх над этой тварью. Но должен сознаться, что какое-то опасение по-прежнему не оставляет меня. Мисс Пенклоса поправилась; мне стало известно, что сегодня в полдень она выезжала на прогулку в коляске вместе с миссис Вильсон по Грейт-стрит.
И я уеду к Агате сразу же, как только закончится семестр.
Проявляю презренную слабость, но эта женщина ужасно действует мне на нервы.
Я снова виделся и разговаривал с ней.