Хозяин дракона

– Он услужил или сестра его? Глаза твои бесстыжие!.. – Улыба заплакала. – Весь торг надо мной смеется: «Плохо греешь сотника, раз за другими бегает!» Батюшка поначалу епитимью наложил, а теперь и вовсе к причастию не пускает, говорит: «Нечего тебе! В блуде живешь…» Думала, счастье нашла… Тут бьешься, чтоб ногату на прокорм заработать, а он серебро горстями кидает! Блудник! Жеребец!..

Улыба еще что-то кричала обидное, но Некрас слушать не стал. Повернулся и вышел. В сенях он столкнулся со служанкой, Гойкой.

– Выгнала? – участливо спросила девица.

«Сам ушел!» – хотел сказать Некрас, но передумал и просто кивнул.

– Меня побила! – пожалилась Гойка. – С торга воротилась злая, а как та нищенка пришла, совсем разъярилась… Лютует! Тебе, боярин, служанка не надобна?

– Нет.

– Понадобится – зови! Я работящая, расторопная, все умею.

– Запомню! – пообещал Некрас. – Кобылу расседлала?

– Не! Знала, что выгонит.

– Веди!

Некрас был в седле, когда Гойка подбежала ближе:

– Про сотника Улыба тебе сказывала?

– Какого сотника?

– Нищенка, которая приходила, просила передать тебе: в Белгороде объявился сотник Великого, Жегало. Он в Городце заправлял до того, как город сожгли, нищенка его добре запомнила – много зла сделал. Этот Жегало под половца рядится, голову и бороду обрил, но нищенка узнала.

– Ты подслушала разговор? – усмехнулся Некрас.

– Ага… – опустила голову Гойка.

– Ты и впрямь расторопная! – похвалил Некрас. – Ведаешь, где нищенка живет?

– Ведаю!

– Держи! – сотник протянул ей горсть серебра. – Ногата тебе, остальное ей!

Гойка отворила ворота, и Некрас выехал на темную улицу. Ворота, закрываясь, скрипнули за его спиной. Некрас остановился, задумавшись. Следовало немедля упредить Святояра о лазутчике, но был поздний час. «Спит старик! – подумал сотник. – Только обругает меня. Коли Жегало и в самом деле в Белгороде, до утра никуда не денется. Ворота заперты, чужого не впустят и не выпустят. С рассветом прискачу…»

Приняв решение, Некрас тронул каблуками бока Гнедой. Кобылка лениво зашагала привычной дорогой. Из-за облака показалась луна, залив улицу тусклым светом, и привычное око сотника заметило неясную тень, плотно прижавшуюся к высокому забору неподалеку. Тень пошевелилась, послышался хорошо знакомый сотнику скрип.

«Уд коний!» – мысленно выругался сотник, выхватывая саблю. Ударил каблуками Гнедую под брюхо. Кобылка всхрапнула и понеслась вскачь. Щелкнула тетива, и Гнедая закричала, падая на колени. Некрас изловчился и ударил. Кончик клинка достал ночного убийцу – тот ничком рухнул в мягкую пыль. Некрас соскочил с падающей Гнедой, подошел ближе. Привычно ткнул лежавшего носком сапога. Тело было тяжелым и обмяклым – мертв. Некрас склонился и в неясном свете луны разглядел: кончик сабли вошел убитому посреди виска и, разрубив лобную кость, вышел у переносицы. Лицо у покойного было широкоскулое, разрез глаз узкий, халат и шапка – половецкие. «Рядится половцем…» – вспомнил Некрас и снова выругался.

Рядом с трупом валялся разряженный самострел; сотник поднял его, повертел в руках и отбросил к забору. Обыскал труп, нашел нож и отправил его туда же. Оглянулся. Гнедая лежала на боку, подергивая ногами. Короткая железная стрела вошла ей в грудь по самую пятку. Не выживет… Некрас подошел, полоснул саблей – кобылка тоненько вскрикнула и ткнулась мордой в пыль. Некрас внимательно осмотрел улицу, прислушался – никого. Сотник вытер саблю о халат убитого и бросил ее в ножны.

«Ждал меня, – рассудил Некрас, присаживаясь на корточки у трупа. – Но не ведал, когда выйду, потому оказался не готов – в спешке самострел стал натягивать. Держать его на взводе долго нельзя – тетива ослабнет. Коли Жегало в Белгороде давно, то должен знать: от Улыбы я ухожу с солнцем. Зачем караулить целую ночь – даже сильный воин не выдержит такого. Проще прийти с рассветом. Но в этот час на улице люди, увидят половца с самострелом, шум подымут… Жегало знал, что я выйду от Улыбы. Не прямо сейчас, но попозже. Что-то должно случиться…»

Взбудораженный пришедшей на ум догадкой, Некрас вскочил и побежал по улице. Сабля путалась в ногах, он на бегу отстегнул ее и зажал в руке. Этим путем он ездил много раз, и дорога всегда казалась короткой. Теперь виделась непреодолимой далью; Некрас еле дождался конца посада, а предстояло взбежать по длинному склону.

«Там сторожа! – уговаривал себя Некрас, жадно хватая распяленным ртом холодный осенний воздух. – Четверо! Стоит только взбежать наверх! У них кони! Дальше будет легко! Надо было коня Улыбы взять, – запоздало вспомнил он и тут же одернул себя: – Не дала бы! Когда баба зла на тебя, у нее пыли дорожной не выпросишь. Разве что пригрозить… Только соромно – то есть срамно, постыдно – бабе грозить…»