Хозяин Древа сего

Эрлан опал мешком, от головы расползалось кровавое пятно, полное лицо, вдруг утратившее краски, выражало недоумение. Сунь тяжело свалился в стороне и тут же со стоном откатился, тоже обильно пачкая песок кровью — ужасные лезвия грубо пропороли ему бедро. Несколько секунд лежал неподвижно, потом с трудом приподнялся, обхватил ногу лапами и попытался остановить кровь известным ему способом. Алая влага перестала вытекать струей, но продолжала просачиваться.

Кряхтя, Сунь встал на ноги. Он не смотрел на поверженного врага — для него этот эпизод жизни закончился. Начинался другой: со всех сторон, по воздуху и воде, и прямо сверху, на остров накатывало новое воинство Шамбалы. Старый обезьян спокойно воспринял новость, что сейчас умрет. Собственно, был к этому готов с самого начала.

— Слишком много для маленькой мартышки, — с насмешливым ворчанием произнес он.

Бодро почесавшись, упер посох в землю, и с неимоверной ловкостью, будто и не был смертельно ранен, забрался на его верхушку. Невероятным манером сохранял равновесие на своем оружии, оплетя его хвостом и лапами, и с ликованием в сердце глядел на приближающихся врагов. Был горд и счастлив, что против него одного выставлена такая армия.

В этот момент от Башни раздался оглушительный крик:

— Урагша-а-а!

Сунь взглянул туда. По склону фантастически огромными прыжками спускался давешний странный господин, бешено крутя над головой изогнутый меч с массивным лезвием:

— Держись, Царь обезьян! — кричал он. — Уррагша-а-а!

Тут до Суня добралось войско шамбалитов, и над островом прокатился его собственный боевой клич.

* * *

Земледьявол

Из «Трактата о Древе, и обо всех делах, в Стволе творящихся, и как они в Ветвях отзываются. Сочинено для развлечения и наставления досточтимых членов Ордена нашего». Ветвь издания и имя автора не указаны.

«…И все ж исконная суть дива, Дыем именуемого, вызывает великое множество вопросов, до сей поры большею частью без ответов пребывающих. Вам, братия, хорошо известно, что тщиться установить истину по мифологии, в Стволе среди Кратких бытующей — дело большею частью зряшное. Однако, применив к сему метод реконструкции, уяснить нечто-таки возможно. Итак, собирая легенды Ствола и сравнивая их со сведениями, что сделались мне доступны, малую толику правды обрести посчастливилось.

Начать бы с того, что в Стволе выступает он под бесчисленными именами-прозваниями: «Всеотец», «Высокий», «Страшный», «Под маской скрытый», «Воитель», «Начальник эйнхериев», «Седая борода», «Сеятель раздоров» — на перечисление всех, право, не хватило бы страниц сего Трактата. Почитается же покровителем воинов и союзов их, также и инициаций, сиречь посвящений в достоинство воителя. Каковые посвящения бывают нескромными и сладострастными, потому мужеложство Дыя, о коем имеем мы множество свидетельств, скорее, не столько присущая ему страсть (хотя, конечно, и оная в мрачной душе сей свою долю имеет), сколько еще один атрибут волхований воинских. Также и копье его — символ власти военной, на деле служит метафизическим продолжением мужеского его острия.

Владея воинственной этой атрибутикой, Дый, однако, отнюдь не стратег. Скорее, он — воплощенное безумие битвы, демон случайности. Вот и подошли мы к вопросу — человек ли сей? Родился Дый в недрах рода человеческого, что несомненно. Но сила, данная ему Струной Иувала, в Первоначальном мире в душе его зазвучавшей, столь велика, что мечтательно делает его больше человека. На деле же — меньше несоразмерно, ибо, по моему суждению, не только человек, но и любая тварь бессмысленная выше природной стихии поставлена. С суждением таковым не входит в противоречие и несомненный поэтический дар сего демона. Ибо вдохновение его также сродни бурной стихии, и сходно, скорее, с восхищениями шамана.

О его даровании рассказывают, что обрел он его в виде некоего Меда поэзии, отдав за это Тьме один из глаз своих. В рассуждении аллегорическом так оно, несомненно, и есть. Такожде и повесть о самораспятии его на Ясене, представляющем собою, как мнится, живое подобие Древа, непреложно с прототипом связанное. Ясень сей есть воплощенный способ сообщения миров для Продленных, имманентность инобытия, для Кратких трансцендентного.

Что же касаемо поэзии, она же мудрость дыева, то присуща она Тьме, и лишь с ее стороны таковою почитаться может. Ибо Тьма пуста и пустынна — бездна над бездною, искушающая Древо сие мысленными отражениями от самой себя, каковые есть не что иное, как пожирающие души концепции.