Хозяин Фалконхерста

Драмжер услышал ружейный выстрел, заглушивший голоса, и получил сокрушительный удар в грудь. Молоток не мог бы ударить его с такой силой. У него еще мелькнула мысль, что за новую пытку для него придумали; боль оказалась мучительнее, чем все, что ему уже довелось испытать. Он не смог ее вынести, да и не должен был выносить: его сознание угасло, боль стихла. Смерть расслабила напряжение мышц, тело обмякло. Сперва с перекладины сорвалась одна рука, потом другая — слишком велик стал вес, пришедшийся на единственную кисть. Тело рухнуло головой вниз; ноги тоже сорвались с креста, и труп ничком плюхнулся на землю.

Все в суеверном ужасе уставились на мертвеца. Даже те, кто стоял в очереди к только что извивавшемуся телу Кэнди, задрали головы, взирая на опустевший крест.

— Кто это сделал? — гаркнул Лизер Джонстон, размахивая ножом. — Какой сукин сын посмел застрелить негра?

Из темноты появилась фигура. В руках стрелявший сжимал длинноствольное ружье.

— Я.

Лизер отбросил нож и воинственно подскочил к стрелявшему, оттолкнув двоих, загородивших ему дорогу.

— Зачем ты так поступил, Льюис Гейзавей? — Он размахивал кулаками перед лицом у Гейзавея. — Ты сам сказал, чтобы мы поступали по своему усмотрению. Делайте с ним, что хотите, — так ты сказал. Мы собирались кастрировать его, а потом сжечь. А ты его застрелил. Мы хотели, чтобы это стало примером для остальных. Какой же пример из дохлого негра?

— Дело и так сделано, — медленно проговорил Льюис Гейзавей, которого тошнило от похоти и жестокости, пылавших в глазах окруживших его людей. — Он мертв, чего вам еще? — Он долго смотрел на труп Драмжера, а потом перевел взгляд на тело Кэнди, распростертое на окровавленной траве, вытоптанной десятками каблуков.

— С ней тоже кончено?

— Подохла, — ответил здоровенный детина, поддевая тело носком сапога. — Как раз перед тем, как подошла моя очередь. Черт бы ее побрал! Подохла под Енохом.

Избегая смотреть в его сторону, Льюис Гейзавей вгляделся в толпу и нашел там несколько лиц, к которым и обратился:

— Этан Беллингем! Флойд Колтон! Зак Грандин! Герб Атертон! Это я привел вас сюда. Теперь вам, как и мне, здесь нечего делать. Мы — приличные люди. Что мы тут забыли? Я вступил в Клан потому, что думал: это поможет спасти белых. Я надеялся, что Клан поможет навести здесь порядок. Я не возражал против убийства Драмжера, потому что думал, что оно послужит примером для других черномазых, чтобы они не заносились, не женились на белых, не становились собственниками, не лезли в Конгресс. Да, я дал согласие на убийство Драмжера. Но разве я велел вам мучить его? Я не выношу зрелища истязаемого животного, будь то собака, лошадь или негр. Я догадывался, что найдутся желающие над ним поиздеваться, поэтому поспешил уехать, но по пути мне стало так тошно, что я решил вернуться. Не терплю, когда мучают животных! Драмжер мертв. Будь у него душа, я бы сказал: прими его душу, Господи! Но он — всего лишь животное, у него, ниггера, не было души. Я рад, что он мертв, — он заслужил смерти. Но при чем тут мучительство? Ты как считаешь, Этан? Ты останешься с этими живодерами?

— Мне самому все это гадко, Льюис. Я чуть не хлопнулся в обморок, когда смотрел, как они издеваются над негром. Я тоже ухожу.

— И я с тобой, Льюис! Мы, Колтоны, и лошадей-то никогда не стегали. И собак не били. Если лошадь ломала ногу, мы пристреливали ее из жалости. Дряхлого пса — тоже, чтобы не мучился. Я не выношу мучений животных, а негр все же ближе к человеку, чем собака.

— Клан начинался как доброе дело, — молвил Льюис Гейзавей, — но теперь он превратился в сборище громил. Мы были достойными людьми, некоторые ими и остались, и такие дела нам не по душе. Я выхожу из Клана. Кто со мной?

Грандин и Атертон вышли из толпы и встали рядом с Гейзавеем. Другие тоже стали по одному покидать толпу и присоединяться к сторонникам Гейзавея. Потом все они, молча развернувшись, подошли к своим коням, сели в седла и поскакали в темноту. Оставшиеся смущенно молчали и в смущении отворачивались друг от друга, как мальчишки, которых застали за непотребным занятием. Даже Лизер Джонстон утратил недавнюю воинственность и, запрыгнув в седло, ускакал.

Погас последний фонарь, унеслась по тропе последняя лошадь. Там, где недавно стояли крик и суета, воцарилась тишина. На место беспорядочного перемигивания фонарей опять пришла луна, равнодушно озарив своим холодным светом бездыханные тела Драмжера и Кэнди.

ЭПИЛОГ

Все окна фалконхерстского Большого дома были темны, кроме окошка одной из комнат второго этажа, где спал малыш Драм. Через некоторое время погасло и оно. Большой дом погрузился во тьму; темно было у амбаров, у невольничьих хижин. Фалконхерст спал, как спал Драмжер, обретший покой, как он и надеялся, бок о бок с Кэнди, только, вопреки его ожиданиям, не рядышком с отцом.

Луна, бывшая свидетельницей агонии Драмжера прошлой ночью, еще не поднялась. Ничто не тревожило кромешную тьму, кроме тщедушного огонька, медленно скользившего вдоль тропы, связывающей новый Большой дом со старым, сгоревшим.