Хозяин небесных гор

И вдруг вот он! На тропе показался старый архар с огромными рогами. Вряд ли представится ещё раз такой случай. Я поднял карабин над камнем, поймал архара в прицел, но, волнуясь, не учёл близкого расстояния и взял выше, чем надо. Пуля громко шлёпнула в скалу над самой его головой. Звук выстрела покатился по горам, угасая, а красавец архар бросился вперёд по тропе, соря вниз камешками. Вот и поворот скалы, сейчас зверь скроется за ним. Я лихорадочно ловлю его вторично на мушку, но не успел нажать на спуск, как тропа на скале опустела — архар исчез, не добежав до поворота. Глухой удар тяжёлого тела о камни всё объяснил: архар сорвался с тропы… Когда мы подбежали, он был уже мёртв.

— Понял теперь, откуда здесь кладбище? — спокойно спросил проводник. — Рожища-то пудовые…

— Ну и что?

— Как — что? Тропа узкая, рожища-то царапаются по стене. Если спокойно идёт, то и проходит, а побежит, где узко, рогом о стену ударит, рог его и столкнёт. Каждую зиму бьются здесь, когда за своими красавицами гоняются.

Фотографирование, измерения, снятие шкуры, засолка и упаковка заняли много времени.

Проводник сходил за лошадями, сварил обед, а я ещё возился со шкурой.

После обеда я слазил на тропу. Карниз был так узок, что я побоялся пройти по нему и только издали мог рассмотреть кое-где царапины от рогов на стене.

Я с трудом преодолел в себе желание остаться здесь ещё на одну ночь и окончательно убедиться в правоте слов старого казака. Но ценнейший экспонат мог испортиться, и мы тронулись обратно. А я дал себе слово, что при первой же возможности ещё раз побываю здесь.

СТАРЫЙ СЕКАЧ

Лунную ноябрьскую ночь табунок диких свиней проводил на берегу залива Балхаша. В густых зарослях тростника свиньи чувствовали себя в полной безопасности: даже за несколько метров их невозможно было заметить. Ни один враг не мог подобраться сюда — так громко хрустел сухой тростник. Всходы его торчали как свечи, и кабаны с треском ломали их и ели.

С первыми холодами многое начинало решаться в жизни диких свиней. У кабанов наступила пора яростных драк из-за права быть хозяином стада.

Вызывающе задрав хвост, молодой кабан впервые в жизни стал перед старым секачом и загородил собой свиней. Он взъерошил щетину на загривке, сердито зачавкал и застучал белыми, ещё не загнутыми клыками. Это был рискованный вызов с его стороны.

Старый секач удивлённо, предостерегающе загудел. Он выставил жёлтые загнутые клыки и натопорщил огромные мохнатые уши, порванные в драках с соперниками. Дыбом встали щетина и хвост. Вызов молодого нахала был принят. Старик был вдвое тяжелее, и за плечами у него опыт многих боёв, в которых он не знал поражений.

Соперники враз бросились друг на друга. Могучим ударом длинной морды старик легко отбросил молодого кабана, тот кубарем полетел в тростник. Но молодость и вёрткость были на его стороне. Не успел старый секач повернуться, как получил сильный удар клыком в заднюю ногу. Резкая боль привела его в ярость. Грозно ухнув, секач, как танк, пробил заросли, опрокинул противника и стал наносить ему удар за ударом жёлтыми клыками. С поросячьим визгом молодой кабан обратился в позорное бегство. Право старого секача быть вожаком оказалось и на этот раз непоколебленным.

В коротком поединке молодой кабан отделался только синяками. Если бы старые секачи имели не загнутые, а такие же прямые клыки-ножи, как у молодых кабанов, вряд ли подрастала бы смена — весь молодняк погибал бы в первом в их жизни поединке.

На шумный бой кабанов свиньи и поросята не обратили ни малейшего внимания. При свете луны они спокойно вспарывали почву упругими рылами и чавкали корневищами тростника.

Прошло несколько дней. В Семиречье неожиданно наступила сильная оттепель. «Бабье лето» обмануло своим теплом некоторые чересчур доверчивые яблони, и они, несмотря на ноябрь, стали покрываться цветами, как весной. В ущельях гор кое-где зацвела черёмуха. На южных склонах застрекотали кузнечики и кобылки, а в горных ельниках забормотали по-весеннему тетерева. Но дни были короткие, а ночи длинные, как и полагалось им быть в ноябре.

На днёвку табунок диких свиней залегал в густых зарослях тростников. Животные дремали на солнце, и только мохнатые уши пошевеливались и были всё время настороже. Не спалось лишь старому секачу. Молодой кабан, как оказалось, нанёс ему глубокую рану в заднюю ногу. Волки и собаки зализывают свои раны. Но дикие свиньи гибкостью не отличаются, они неповоротливы, как брёвна, и не могут достать языком до больного места.

Шли дни, а рана у старого секача не заживала. Даже во сне он чуть слышно жалобно взвизгивал.

Над самым ухом секача зажужжала муха. Секач замотал головой и сел по-собачьи на зад, упершись передними ногами в землю. Муха продолжала гудеть над головой. Секач тяжело встал и пошёл, прихрамывая, по зарослям. Вскоре треск тростника затих под его ногами.