Реальность и грёзы несовместимы. Они не могли существовать друг без друга, но их первозданные материи оказывались слишком различны для мирного бытия при столкновении. Как прожорливый демон не мог иметь свой собственный облик в мире мечты, так и человек из фантазии никогда не стал бы живым существом в действительности.
Ставшая серо-бурой кожа создавала ассоциацию с горящей фотографией, правда не лопающейся пузырьками. Искажённый рот не мог определиться с местоположением на лице, то растягиваясь, то сокращаясь. Волосы обуглились и превратились в колючие конусообразные наросты. Даже глаза, и те как будто затянулись плотной нефтяной плёнкой! И при этом всё сморщенное тело выглядело двумерно.
Наверное, должно было быть больно, но настоящее воспринималось им частично и урывками. Пророк ещё не существовал в принявшей его части действительности окончательно, ибо колебался. Его сил хватало, чтобы поддерживать даже более сложный облик и не исчезнуть. Он мог стать настоящим полностью и придать своей плоти соответствующие контуры…
Но нечто странное ещё удерживало его от такого поступка.
Быть может, этим чем-то были воспоминания, не до конца стёртые волной настигшего безумия осознания? Или сборник правил, требующий убрать из реальности мановение мысли, вынужденно становящееся существом из плоти?
Вот она — его названная сестрёнка. Не настолько сильно изменившаяся внешне и внутренне за последнее время как он сам. Но очень красивая. Отросшие красные волосы с развевающимися на ветру белоснежными кончиками. Бледное лицо в ярких веснушках. Одежды цвета багряного осеннего кленового листа. И тёмные оранжевые глаза, на дне которых ему видна искорка жизни.
…Лисичка.
— Кар! — раздражающе закричал ворон и перебрал лапками с острыми когтями на насесте, чтобы передвинуться подальше от огненной девушки.
— Можно я поглажу твою птицу? — попросила она.
…Моя Лисичка.
— Не думаю, что Друг был против.
Нежная рука с тонкими длинными изящными пальцами потянулась к ворону, но тот ухватил клювом кожу ладони и отпустил. Просто предупреждение, но девушка вскрикнула и другой рукой обиженно погладила ущипленное место.
— Эта птица никого не любит кроме тебя! — пожаловалась она.
Очень эмоциональная фраза. Но он испытал привычные сомнения в искренности интонаций. С одной стороны, ему хотелось понять, действительно ли она сохранила себя, или же покорно следовала его наставлениям, словно тщательно вымуштрованный солдат.
Быть может и не стоило знать?
Она ведь нравилась ему такой, какой была. Здесь и сейчас.