Хозяин пепелища

Сейчас, стоя под навесом, она перебирала в памяти события минувшего утра и обдумывала предстоящий разговор с мужем. Сучча Синх очень вспыльчив, иной раз приходит в ярость от одного неосторожного слова, и не приведи всевышний, если в эту минуту под руку ему попадет нож или секач. А сегодня ведь она должна сказать о негодяе Джанги, которого ненавидит вся округа… Говорили, что в прошлом году этот Джанги сманил чужую жену, увез ее и продал какому-то старику… В другой раз он поссорился с Дживарамом из Накодара, и через несколько дней почтенного пандита нашли с проломленным черепом в глухом переулке… Крестьяне боялись Джанги как огня и избегали иметь с ним дело. И все же Бало никогда не предполагала, что он такой негодяй: ведь он же втрое старше Зиндан!.. Девочке едва исполнилось четырнадцать лет, а ему-то все пятьдесят!

Сегодня утром Бало послала Зиндан, свою сестренку, к старой подружке попросить кизяка на растопку. Хижина их стоит на отшибе, и до деревни надо добираться узенькой тропкой, петляющей между бесчисленными полосками крестьянских наделов. Обычно, пока сестра ходила за кизяком, Бало успевала намолоть на ручной мельнице несколько серов[34] зерна. Но на этот раз Зиндан вернулась раньше обычного. Она вбежала в комнату запыхавшаяся, волосы ее растрепались, в лице ни кровинки, как у человека, которого бьет лихорадка.

— Что с тобой? — воскликнула Бало. — На тебе лица нет! А кизяк где же?

Зиндан молча опустилась на чарпаи рядом с сестрой. Она хотела что-то сказать, но губы ее дрожали и, уронив голову сестре на колени, она расплакалась.

— Да говори же, что случилось! Или кто обидел тебя? — Бало обняла вздрагивающие плечи девочки, а другою рукой стала гладить ее по голове.

— Не посылай меня больше за кизяком! — судорожно всхлипывая, пролепетала Зиндан. — Теперь я… никогда не выйду из дому! Этот старый Джанги… — и голос девочки прервался.

— Что он тебе сделал?.. Да говори же!

— Он… он сказал: «Зайди ко мне, Зиндан… выпей шербету!.. Нынче ты такая красивая… ну прямо как Сохни[35]».

— Да ведь ты ему, бесстыднику, во внучки годишься!..

— А я… я ответила: «Мне, дядя, не хочется пить…»

— Ну, а он?

— А он стал меня упрашивать: «Если, говорит, ты хоть раз отведаешь моего шербета, то уже ничего другого не захочешь». Тут он как схватит меня за руку да как потянет за собой…

Бало взялась рукой за сердце.

— О всевышний!.. Ну, а дальше-то, дальше!

— Я закричала… И кизляк рассыпала… Тогда он выпустил мою руку, и я побежала… Сама не помню, как до дому добралась!

Бало облегченно вздохнула и прижала ее головку к своему плечу.

— А больше он ничего не говорил?

— Когда я кинулась от него, он засмеялся и крикнул: «Кизяк-то подбери! Я же пошутил! Иди сюда, глупенькая!..» Но я даже не оглянулась.

— И хорошо сделала. Вернется Сучча Синх — он ему, подлому, покажет! Будет знать, как приставать на дороге к честным девушкам… А кто-нибудь видел, как он тебя тянул?

— Нет, никто не видел. А когда — я бежала, встретился только дядюшка Радху. Он сидел под манговым деревом на меже и курил хукку. «Откуда, говорит, ты мчишься, как запаленная?» — «У сестры, говорю, живот разболелся… Я к лекарю бегала». А он мне: «Иди сюда, посиди немножко со мной, дочка». — «Некогда», — говорю. А сама скорей домой!

— Ну и хорошо сделала. Джанги — негодяй, каких мало. Ему что? Он ничего не боится! А девушке — бесчестье, как начнут трепать по деревне ее доброе имя…

И, конечно, пока Бало сходила за кизяком, да разожгла печку, да напекла лепешек — время ушло. Было уже около трех, когда она вышла из дому.

— Ты скоро вернешься, сестра? — печально спросила Зиндан. — Мне боязно оставаться одной.

— А чего тебе бояться? — улыбнулась Бало, желая приободрить сестренку. — Кто посмеет сюда войти? Да Сучча Синх душу вытрясет из такого!.. А ты на всякий случай запрись. Если постучат — сразу не открывай, спроси — кто. А если уж, не дай бог, явится этот разбойник, скажи, что я за Сучча Синхом пошла… Да ты не бойся! Сюда прийти он не осмелится! Это я только так говорю, на всякий случай.

Ей кое-как удалось успокоить Зиндан, но у самой на душе было тревожно. И сейчас она нетерпеливо посматривала на дорогу. Поскорей бы отдать мужу узелок да возвратиться домой, где сидит взаперти ее сестренка.

Солнце еще припекало, но тень от навеса становилась длиннее. Собака нищего лениво потянулась и, подойдя к грязной лужице, принялась лакать.

— Двухчасовой автобус давно прошел? — спросила Бало у нищего, глаза которого по-прежнему неотрывно следили за ее узелком.

— Не знаю, сестрица, — жалобно прогнусавил нищий. — Тут ведь автобусы всякие ходят. Кто их разберет…