Но вот о чем ему думать приходилось, так это о голоде в крепости. Урезанные порции были для гнома не впервой — в подземных тоннелях случается всякое, и за свою жизнь ярл успел посидеть и под завалами, и в осаде. А вот чего в крепости не было, так это подходящей закуски под черный эль. Конечно, ярл и мечтать не смел о поджаренной вырезке из шипогорлой туннельной свиньи, хотя только это мясо могло вполне раскрыть вкус эля, способного разъесть камень, и вдобавок делало похмелье хотя бы чуть-чуть отличающимся от удара кузнечным молотом по голове. Но в Кулаке из-за перебоев с провизией не было даже жалкого ломтика вяленой баранины! А ярл слишком уважал себя, чтобы пить без закуски. Так что уже много дней он оставался без эля, который для гнома был важнее любой еды и лишь немного уступал по необходимости воздуху. Можно представить себе тоску, которая с каждым днем все сильнее сжимала в тисках как горло, так и сердце Снора.
— Что, братушка, ты не весел? — Гулкий голос, прозвучавший у Снора за спиной, мог принадлежать многим гномам — глотки у них были луженые, чтобы удобнее в тоннелях орать. Но только один гном мог назвать ярла Снора братом и гарантированно остаться с полным комплектом зубов. У родителей Снора и Кьяра Эрдессонов детей было всего двое, что для гномов огромная редкость. Но из-за этого братья приглядывали друг за другом хотя бы иногда. То есть были куда ближе друг к другу и по сути дружней, чем большинство родственников. А на деле они вообще всегда были рядом. Ярл командовал своим отрядом, а его брат выполнял роль помощника, советника и вообще — наугера.
Снор, не оборачиваясь, сказал через плечо:
— Молот в помощь, брат. Нет ли у тебя добрых вестей? Последний раз я слышал от тебя чудесную новость о том, что имперская армия хоть и соединилась с нашей, но застряла где-то рядом с их проклятым лесом и потому опаздывает спасти мою душу.
— Душу? — Второй гном поднял бровь.
— Горит, — коротко ответил Снор, с трудом сглатывая.
— Понимаю, брат. Их нам точно дожидаться еще долго. Понятия не имею, как Империя терпит прямо среди своих земель этот безумный лес, рассадник всяких тварей, и их причуда в очередной раз вышла им же боком. Но все не так уж просто… и плохо.
Снор покосился на брата, который подошел к соседней бойнице и оперся на свой науг, нечто среднее между киркой и молотом. При этом Кьяр многозначительно ухмыльнулся — что, как ни странно, было видно даже под окладистой бородой. Вообще, странных вещей этот гном не чурался. Наоборот, они были именно по его части. В конце концов, он был не простым рудокопом, ремесленником или даже воином, а наугером, то есть гномьим чародеем, причем не рунным мастером древности. Руны наугеры, конечно, тоже использовали — гномы вообще придерживались мнения, что выбрасывать на свалку истории ничего не стоит, вдруг да пригодится когда-нибудь. Однако их настоящее умение заключалось в умении говорить с горами напрямую, от скованных холодом пиков до пылающих недр.
Обычным наугерам такие высоты и глубины мастерства, правда, были не по плечу, с них хватало разведки рудных жил, прокладки новых тоннелей и сражений как с подземными чудовищами, так и со злобными старейшинами, никак не желающими признавать новый вид гномьих чародеев. Другое дело Кьяр, которому подобными мелочами заниматься было уже не положено. Нет, конечно, он мог налево наугом махнуть — шахту сделать, направо махнуть — зал построить, старцев давил авторитетом, а тварей — кованым сапогом. Но ему было открыто куда больше, чем собратьям по ремеслу.
Он единственный из всех наугеров Армон-Дарона умел воззвать к подгорному пламени и остаться после извержения в живых. Он мог превращать целые горы, пусть и размерами не больше средних, в вулканы или передвигать их с места на место. А однажды ему удалось, просто ударив наугом по скале, открыть источник, из которого било пиво. Правда, перед этим ему пришлось спрятать в этой скале большую бочку.
И недаром Кьяр Эрдессон был очень близко и хорошо знаком с Оцелотом. Их даже можно было назвать друзьями — настолько, насколько маги вообще могут быть друзьями.
Но наугеру не надо было быть другом имперского архимага, чтобы почувствовать его присутствие. О чем он и собирался сообщить своему брату, при этом стараясь не показывать своего изумления.
А удивляться было чему. Оцелот не показывался невесть сколько лет и скрывал свою ауру так же естественно, как и дышал. Если же он так явно показывал себя… Вдобавок он появился совершенно не с той стороны — не с юга, откуда ожидался подход союзной армии Империи и гномов, а с востока. Радимир явился из мглы магической бури, окутавшей Аленор, словно звезда, взошедшая из туманных волн, — по крайней мере, так это представлялось Кьяру, владеющему иным зрением. И архимаг был к Каменному Кулаку куда ближе, чем союзники.