Хозяин Спиртоносной тропы

— Не будет. У нас еще такой же есть. Мамка больше тем поросятам крапиву режет. А про этот и не узнает, — спокойно махнув рукой, будто отгоняя назойливого паута, заключила Стюра.

— Еще один, говоришь? Такой же? С золотыми накладками?

— Да, только покороче этого будет. Мамка говорила, как тятя с тайги принес, говорил, что там еще были, все не смог забрать: тяжело нести.

— Где были? Сколько было?

На эти вопросы Стюра равнодушно подняла угловатые, широкие плечи: не знаю, не спрашивайте больше.

— В городе сделаем углеродный анализ металла, узнаем, сколько ему времени, — воодушевленно планировал Вениамин. — У отца есть знакомый в Университете, профессор по истории. Он точно скажет, кто и когда выковал этот клинок.

— Может быть, это была сабля какого-то управляющего приисками, — также восхищаясь клинком, вставила слово Катя.

— Какой управляющий? Тут надо дальше смотреть, — посмотрел на нее Вениамин. — Скорее всего, это кинжал какого-то кочевника. Но как он сюда попал?

Пока над клинком шли бурные дискуссии, Кузя молчал. Он сразу узнал клинок. Вернее, это был не тот, что он видел в погребальной нише под скалой, а похожий. Но то, что, вероятно, он был взят из гробницы, не сомневался.

Вдоволь налюбовавшись подарком Стюры, Вениамин спрятал его на дно большой дорожной сумки подальше от любопытных глаз. Уговорив всех, что будут молчать, решил не спускать с нее глаз. Сам, допив кофе, стал писать в путевых заметках о столь знаменательном событии.

Прошло некоторое время. Дед Мирон недвусмысленно намекнул, что неплохо бы обмыть сей дорогой подарок. С согласия Вениамина, получив от Константина небольшую сумму, равную одной бутылке водки, быстро снарядил Кузьку в лавку к Хмырю. Сам, грозно посматривая на Стюру, рассуждал, где в хозяйстве можно применить данное орудие:

— Нет, на охоту клинок не возьмешь. На охоте не пригодится, слишком длинный, за кусты цепляться будет. Зверя тоже плохо свежевать, рыбу чистить также велик. Картошку чистить не пойдет. Только на стенку повесить.

— А как же я? — наконец-то сообразив, что произошло, застонала Стюра.

— Что ты? — оторвался от бумаг Вениамин.

— Так я ж тебе ножик подарила, чтобы ты меня замуж взял!

— Ты что… Стюра?.. Какой замуж?.. — не зная, как быть, роптал Веня. — Я ж еще молод против тебя.

— А мне какой нужен? — удивленно вскинув густые, будто мочалка, брови, удивилась та.

— Но я же… у меня… есть жена! — нашелся Вениамин, ожидая поддержки от товарища.

— Ты говорил, что у него никого нет, — будто замычавшая корова обратилась к деду Мирону Стюра.

— Говорил — не говорил, а я откель знал? — развел руками Дыб-нога. — Надо было самой спрашивать.

— Значит, говоришь, что жона есть? — будто читая приговор, опустила плечи Стюра.

— Да, есть, — склоняясь над бумагами, ответил Вениамин.

— Тогда давай саблю назад.

— Не понял…

— Саблю, которая в сумке лежит, которую я тебе подарила, давай назад.

— Но ведь ты ж ее подарила, — не зная, как быть в такой ситуации, пытался замять разговор Вениамин. Он уже чувствовал себя хозяином клинка, видел его на стене возле камина и считал трофеем, добытым во время экспедиции. — А подарки не возвращают.

— Это так? — подавлено, едва не пуская слезу, спросила Стюра у Мирона.

Тот пожал плечами, развел руками: выходит, что так.

Стюра молча склонила голову, видела, что никто не обращает на нее внимания. Ей было больно, да так, что хоть и недалека умом, но ранимая душой, честная от рождения баба едва не разревелась. Все же, не показывая свою слабость, молча повернулась, пошла прочь: обиделась.

— Куда ты? Сейчас Кузька бутылку принесет! — пытался остановить ее дед Мирон, но та не оглянулась.

После ее ухода в ограде зависла неприятная пауза: нехорошо получилось. Погано на душе у каждого. Может, вернуть Стюру, отдать ей клинок? Но непонятная сила удерживает Вениамина: это же подарок! А у нее есть еще такой же.

— Что притихли? — пытался растормошить окружающих дед Мирон. — Поганку-то надо к делу определять. Что, возле забора так и будет до утра стоять?

— Нет, — поднявшись с места, натягивая сапоги со шпорами, ответил Константин. — Сейчас мы займемся ее воспитанием.

Взяв в руку плетку, он подошел к кобыле, отвязал уздечку, легко, будто сел на стул, вскочил в седло. Не ожидавшая от наездника такой прыти, Поганка даже не успела среагировать, а когда поняла, что на ней уже сидят, было поздно. Пытаясь скинуть наездника, заметалась из стороны в сторону, упала набок, встала на дыбы, но бесполезно: Константин сидел на спине, будто влитой. Недолго покрутившись на месте, повернул Поганку в сторону тайги, всадил ногами в бока острые жала. Выпучив от боли глаза, кобыла рванула с места в галоп что есть мочи, понеслась по пустой улице, готовая разорваться пополам. Умело встречая неровности ухабов, цепкий наездник прилип к лошадиной шее, и оторвать его было невозможно.

— Захлестнется! Как есть захлестнется! — подскочив к забору, провожая перепуганным взглядом стремительно удаляющегося наездника, крестился дед Мирон.