Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры

Страшный голод, пик которого пришелся на рубеж 1932–1933 гг., деградация сельского хозяйства, провал планов форсированной индустриализации, нарастание социальной напряженности ставили под вопрос жизнеспособность режима и политическую состоятельность самого Сталина. Ответом Сталина и его соратников на нарастание кризиса было усиление террора вплоть до того критического уровня, когда последствия государственного насилия стали угрожать самим основам системы. Реквизиции продовольствия в голодающей деревне вызвали многомиллионные жертвы, но все равно не дали государству того количества хлеба, на которое оно рассчитывало. Победа, одержанная в войне с крестьянством, оставляла неразрешенной ключевую проблему: обеспечение минимальной эффективности колхозного производства и предотвращение постоянных повторений голода. Массовые репрессии вызвали дезорганизацию и хаос в карательной системе. Кризис выявил пределы форсированной индустриализации и продразверстки в деревне, заставлял задуматься о смене курса даже самых ярых его приверженцев по главе со Сталиным.

Несмотря на критичность ситуации, Сталин не сталкивался с серьезными вызовами в руководящей верхушке партии-государства. Сталинские соратники, в полной мере разделявшие ответственность за голод и разруху, предпочитали тактику сплочения вокруг вождя. Отдельные колебания и минимальные разногласия в Политбюро не имели принципиального значения. Дополнительным фактором этой консолидации служили показательные кампании против инакомыслящих в партии. В годы кризиса окончательно утвердился тот механизм принятия государственных решений, который начал складываться в контексте политики «большого скачка».

Реквизиции и государственная помощь

В силу прежде всего политических причин проблемы голода 1932–1933 гг. в последние годы стали предметом разногласий между историками. Исходной точкой споров являются несколько очевидных и общепризнанных фактов. Во-первых, в результате хлебозаготовок 1932 г. основные сельскохозяйственные районы страны поразил жесточайший голод, который продолжался до нового урожая. Во-вторых, причиной этого голода были не природные катаклизмы, а целенаправленные действия сталинского руководства, жесткой рукой, невзирая на миллионные жертвы, изымавшего из деревни последние ресурсы. В-третьих, голодающему крестьянству практически не оказывалась государственная помощь, являвшаяся обычным способом смягчения голода в истории досоветского и начального советского периода. В-четвертых, основная часть голодающих районов (прежде всего Украина и Северный Кавказ) были окружены полицейскими кордонами, не допускавшими выезд крестьян в более благополучные области, что вело к еще большему увеличению смертности. Все это позволяет историкам утверждать, что голод имел рукотворный, искусственный характер. И в этом пункте мы вновь упираемся в проблему мотивов и логики действий высшего руководства страны, прежде всего Сталина.

Первое серьезное исследование проблемы голода 1930-х годов было проведено Р. Конквестом, книга которого «Жатва скорби»[295], как и другие работы этого выдающегося историка, вызвала огромный интерес и споры. Блестяще написанное исследование основывалось на доступных в то время материалах — в основном свидетельствах советских граждан, переживших голод, и иностранных наблюдателей, волею случая оказавшихся в СССР. Концепция Конквеста исходила из того, что голод 1932–1933 гг. был прежде всего голодом-геноцидом, намеренным уничтожением украинского крестьянства на Украине и Северном Кавказе. Таким кровавым способом, считал Конквест, Сталин укреплял свою диктатуру, в частности, подавлял особо опасное для режима противостояние Украины политике большевиков и ее стремление к самостоятельности. Было бы неправильно списывать такие трактовки только на счет политической ангажированности. Картина, открывавшаяся перед глазами западных историков в результате изучения источников, действительно была ужасной. Сотни, тысячи свидетелей утверждали, что голод был вызван тем, что государственные уполномоченные забирали весь хлеб до последнего зерна, а специальные команды не выпускали крестьян из обреченных на голод деревень. С этими свидетельствами невозможно было не считаться.