Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры

Очевидно, что массовый голод должен был вызвать активизацию и широкое распространение антиправительственных настроений, причем не только в тех слоях населения, которые изначально являлись противниками советской власти, но и у голодающих сторонников режима. Правда, судя по документам, пик открытых волнений и бунтов в деревне остался позади. В условиях голода физически истощенные, боровшиеся за выживание люди не имели сил на коллективные действия. Сопротивление политике реквизиций и бесчинству заготовительных команд переместилось в значительной мере на индивидуальный уровень. Заметным были также, особенно в осенние месяцы 1932 г., фактический саботаж чрезвычайных хлебозаготовок многими низовыми руководящими работниками. Осознавая масштабы угрозы голода, они старались обмануть государство, преуменьшали данные о реальных запасах хлеба, выдавали авансы по трудодням, создавали семенные запасы и т. д. По сути дела, эти люди действовали как нормальные руководители, думавшие о сохранении своих хозяйств и жизней крестьян. Однако в условиях сталинского экономического зазеркалья их действия оценивались как преступление.

Кризис рубежа 1932–1933 гг. оказался одним из самых серьезных испытаний, с которым столкнулся сталинский режим в период своего становления. Для того чтобы удержаться у власти, сталинское руководство фактически ввело в стране военное положение и развернуло новую кампанию массового террора. Идеологическим обоснованием этой очередной фазы Гражданской войны был лозунг подавления сопротивления крестьянства, которое под влиянием и руководством «кулаков» и других «вражеских элементов» боролось против колхозов и саботировало хлебозаготовки. Фактически, обращаясь к городским рабочим и активистам, поддерживающим режим, сталинское руководство заявляло: хлеб в деревне есть, но его прячет кулак, срывая планы «социалистического строительства», заставляя голодать страну в целом и ваши семьи в частности. Это был достаточно эффективный лозунг, апеллировавший не только к политическим чувствам актива, но и дававший выход социальному недовольству измученного городского населения. Акцентирование внимания на крестьянском саботаже позволяло снять вину за провал политики коллективизации с руководства страны. Агрессор, начавший войну, обвинил в агрессии свою жертву, посмевшую оказать сравнительно слабое сопротивление.

В единый поток в 1932–1933 гг. слились многочисленные формы репрессий. Наиболее заметными среди них были: 1) тотальные реквизиции, аресты, расстрелы и депортации крестьян (включая выселение целых станиц на Кубани) в связи с хлебозаготовками; 2) фабрикация дел о контрреволюционных подпольных организациях (которые затрагивали в большей мере сельскую и городскую интеллигенцию, включая национальную интеллигенцию); 3) выселение из городов и пограничных районов «социально чуждых» и «социально опасных» элементов в связи с введением с начала 1933 г. паспортов; 4) репрессии против крестьян, пытавшихся бежать из голодающих деревень в города и более благополучные районы; 5) чистка партии. В общем под удар этих акций попали несколько миллионов человек. Государственный террор в период голода преследовал две основные цели. Первая — принудить крестьян к подчинению и получить хлеб в голодающей деревне. Вторая — поддержать стабильность режима в условиях кризиса. Активизировалась обычная для Сталина политика уничтожения потенциальной «пятой колоны».

О бескомпромиссности и жестокости войны с крестьянством свидетельствовал полный отказ государства оказать серьезную помощь голодающей деревне даже после того, когда голод достиг крайних пределов. Несмотря на то, что резервы государства, как показали последние исследования, не были столь значительны, как предполагалось ранее, они все же существовали. Даже после выделения деревне весной 1933 г. сугубо прагматической помощи семенами и продовольствием для обеспечения колхозников, выходивших на полевые работы, на 1 июля 1933 г., т. е. накануне поступления нового урожая, государственные запасы составляли по всем зерновым культурам около 1,4 млн тонн, в том числе более 1 млн тонн продовольственных хлебов[318]. Нельзя исключить, однако, что по каким-то причинам хлеба осталось больше[319]. По подсчетам В. П. Данилова, крестьянское хозяйство в России ежегодно потребляло 262 кг зерна на душу[320]. Даже если принять самую низкую и не вызывающую сомнений цифру неизрасходованных запасов на 1 июля 1933 г. (более 1 млн тонн), то получается, что за счет этого зерна по нормальным нормам можно было кормить целый год около 4 млн человек, а по голодным нормам еще больше. Более впечатлительная картина получается, если учесть ресурсы, направленные в голодные годы на экспорт. Несмотря на вынужденное сокращение, экспорт зерна оставался немалым — 1,8 млн тонн в 1932 г. и 223 тыс. тонн в первые шесть месяцев 1933 г.[321] В целом, по мнению В. П. Данилова, только за счет использования запасов и прекращения экспорта можно было предотвратить массовую смертность от голода[322].