Хозяин тайги

Он показал Василию удостоверение и ордер на арест, потом коротко приказал:

— Собирайтесь!

Муся, еще толком не поняв, в чем дело, спросила:

— Куда?

— Вас это не касается, — ответил тот, в кепке.

Между тем он и лейтенант стали тщательно осматривать комнату. Но здесь, ничего, кроме кроватей, да шкафа, да спящих детей не было.

— Где ваши бумаги? — спросил старший, что был в кепке.

— Какие бумаги?

— Ну, записи, книги, тетради.

— Все в лабораториях, — услужливо сказал Судейкин.

— А вы помолчите, — оборвал его старший.

— Есть! — вытянулся Судейкин.

— Попрошу в лабораторию!

Василий, все трое пришедших и последней Муся вошли в лабораторию Василия.

— Это ваши записки? — указал старший в черном плаще и кепке на стопку папок, тетрадей и черновых записок.

— Да, — сказал Василий.

— Забери! — коротко кивнул лейтенанту старший.

Тот моментально сложил все в большую кожаную сумку. Человек в кепке деловито осмотрел содержание стола, прошелся глазами по стенам, оглядел полы.

— Вы, может быть, ответите мне, что это значит? — опять спросила Муся.

— Ваш муж обвиняется в антисоветской деятельности, — холодно ответил человек в кепке.

— В чем она заключается? — спросил Василий.

Тот даже не обернулся к нему.

— Он еще удивляется! — сказал Судейкин. — То кулаков покрывал... То кампанию всеобщей коллективизации дискредитировал...

— А вы помолчите! — оборвал его старший, и — Василию: — Пошли!

Они двинулись к выходу. Муся преградила дорогу Василию, глядела на него скорбно и потерянно.

— Не волнуйся, — произнес Василий. — Это какое-то недоразумение. Я скоро вернусь.

— Прощай, Вася! — она поцеловала его и сказала спокойно: — Вещи необходимые пришлю.

— Прощай, Муся!

— Я буду ждать тебя.

Все четверо вышли. Муся осталась недвижной и глядела куда-то в угол.

Муся сидит одна-одинешенька на пустынном речном берегу. Уже высоко поднялось солнце, стремительно проносятся над речной гладью береговушки, топают на пристани проснувшиеся пассажиры, поскрипывают сходни под тяжелыми сапогами грузчиков, а она не шелохнется, будто спит. Смотрит в туманную речную даль, где скользит еле различимая черная точка, похожая на такую же шуструю береговушку. Но эта черная точка заметно приближается, вырастает и обретает знакомые очертания станционного катера. Сидит за рулем один Судейкин. Василия нет.

Муся встала, спустилась по берегу к самому урезу воды. Судейкин вырулил на песчаную отмель, лихо выпрыгнул из катера, даже не поздоровавшись с Мусей, словно ее и не было здесь. На лице его играла злорадная усмешка.

— Где Василий? — сухо спросила Муся.

— Ваш муж отстранен от должности. Его попросили задержаться... до выяснения обстоятельств.

— Это какое-то недоразумение, — машинально повторила Муся давешнюю фразу Василия.

— Недоразумение то, что вы руководили станцией. А я переживал.

— Ну что ж, зато теперь вы довольны, — сказала Муся.

— Пока еще нет. Вот когда я вас отсюда вытряхну, тогда успокоюсь. — Он повернулся уходить и через плечо бросил: — Почвенную лабораторию сегодня же освободить. В ней будет мой кабинет. Вам подготовить дела к сдаче, — и ушел.

Утро. Проснулись дети: Володя, черноголовый мальчик, в трусиках и в майке делает зарядку, Наташа все еще лежит в своей кровати, закинув руки за голову, смотрит в потолок. А мать, безучастная ко всему, сидит за столом все в той же одежде, в которой была возле реки, смотрит долгим невидящим взглядом куда-то в окно — по всему видно, что она и в руки ничего не брала.

— Мама, а где папа? — спрашивает Володя.

— Папа заболел. Его увезли в Якутск.

— В больницу? — удивляется Наташа, приподняв голову.

— Да, в больницу.

Володя перестал делать свою гимнастику, спрашивает тревожно:

— Мама, что-нибудь серьезное?

— Пока еще трудно сказать, — отвечает, помедлив, Муся. — А вам придется в Москву ехать, к бабушке.

— Ой, в Москву! — закричала Наташа, вставая с кровати. — Да здравствует Москва! Ура-а!

— Значит, бабушка ждет нас? — спрашивает Володя.

— Конечно. Она письмо прислала.

— Мама, а наша бабушка старенькая? — Наташа подходит к матери, обнимает ее за плечи, старается заглянуть в лицо, расшевелить ее или насмешить. Она, поди, чепец носит, как в книжках?

— Она всегда по моде одевалась, — ответила мать, грустно улыбаясь.

— В школе говорят, что пароход пристает прямо к лесному берегу. Можно брусники набрать, пока он стоит, — сказал Володя.

— Ой, мы наберем брусники для бабушки! — обрадовалась Наташа.

— Вот и молодцы, — сказала мать.

— А как же папа? — спросил Володя.

— Я тут погляжу за ним. Поправится он — тогда и мы приедем в Москву. А за вами тетя Ирина прилетит. Ей телеграмму дали.

Муся в лаборатории упаковывает зерно в пакетики, надписывает их, складывает в стопки.

— Марфа, это вот образцы "урожайной". А здесь "магницкий овес".

— Я боюсь перепутать... У меня голова дырявая, — говорит Марфа.

— Я все записала... И в каталогах все есть...

— Вы уж погодили бы до приезда новенькой, — говорит Марфа.

— Это от меня теперь не зависит.

Открывается дверь, входит старшая сестра Марии Ивановны, Ирина. Это строгая располневшая женщина в сером дорожном костюме и в шляпе. Светлый плащ висит на согнутой руке.