Хозяин тайги

— Нет, я вижу, тебе с нами не по пути. Это тебе не место в тайге, а не нам. — Миша говорил каким-то чужим, ломающимся голосом. Он сел, затем снова встал. Его томило острое, гнетущее чувство.

Гжиба смерил Мишу презрительным взглядом.

— Не место в тайге? Может, в другое место меня определишь? — Гжиба покачал головой и с мрачной силой произнес: — Нет, брат, не выйдет. Меня ни царь Николашка, ни япошки, ми атаман Семенов из тайги не выжили, хоть и добивались того.

— Верно, сам у Семенова служил, там таких мыслей я набрался! — крикнул Миша.

— Да, служил, — вызывающе подтвердил охотник. — Целую неделю служил по мобилизации, а потом убил казачьего есаула и обратно в тайгу ушел. Что, взял?!.

«Так вот о каком случае Настя рассказывала», — подумал Миша.

— Ну, а теперь от нас уйти задумал? Что ж, уходи! Мы тебя не держим. Скатертью дорога!

Это были именно те слова, которых не следовало произносить.

— Хорошо, уйду, — медленно, как бы в раздумье, проговорил Гжиба. — Гонишь, так уйду. Давай расчет.

— Расчет? — Миша сердито посмотрел на Гжибу. — Не я тебя нанимал. Придет землемер, с ним и говори.

— Ага, на попятную! — Гжиба мрачно расхохотался. — Вот он, твой характер!

Но Миша уже овладел собой. Он молчал, показывая всем своим видом, что больше не потеряет самообладания.

— А ведь от меня не отвертишься, — настаивал Гжиба. — Прогнал, так давай расчет. Не желаю больше с вами дела иметь.

На помощь практиканту подоспел Мешков.

— Как же без землемера! — укоризненно проговорил он, качая головой. — Неладно ты надумал, Гжибушка. Дождался бы товарища Кандаурова, вот тогда бы уж…

Гжиба и не глянул на старика, упрямо ждал, не сводя с практиканта тяжелого взгляда.

— Да у него и денег нет, — продолжал Мешков. — Чем рассчитываться?

— Денег? — Гжиба помолчал, потом расправил усы, прищурился. — Хорошо: нет денег, другим возьму. — Решительно повернувшись, он пошел к палатке и исчез в ней.

Миша последовал было за ним, но Гжиба уже вылезал обратно, поддерживая одной рукой брезентовый полог, а другой крепко прижимая к груди тяжелый мешок, в котором хранилась соль.

— Вот чем возьму расчет — солью, — проговорил он, меряя Мишу с ног до головы насмешливым взглядом. — Согласен, хозяин?

— Как же! Так я и позволил ее взять! Положи обратно! — крикнул Миша повелительно. — Ну? Кому я говорю?!

Он бросился в палатку и выскочил оттуда с дробовиком. Ему заступил дорогу Мешков.

— Чего ты с ним схватываешься? Видишь, взбесился человек. Обойдемся как-нибудь. — Яков миролюбиво улыбался, оглаживая практиканта по спине, по шее, как уросливого коня. — Упрямый человек, что пчела: дороги ему не заступай — ужалит.

Миша молча отстранил Мешкова и поднял дробовик.

— Положи соль обратно! — приказал он тонким, звенящим голосом. — Я не шучу, буду стрелять!..

Так они стояли, отделенные расстоянием в несколько шагов. Но Мише казалось, что его отделяет от этого человека пропасть и не заполнить эту пропасть никогда и ничем. Вот когда, наконец, решился охотник на открытое выступление. Выбрал момент, когда в лагере нет ни Кандаурова, ни Петра, ни Панкрата!

— Брось ружье! — сказал Гжиба, делая шаг вперед. — Ну, не балуй! Молод еще на меня замахиваться.

— Положи соль, — повторил Миша, вскидывая дробовик к плечу и целясь Гжибе в грудь. — Еще шаг — и я стреляю…

Столько решимости, гнева, твердости было в его голосе, что Гжиба остановился.

— А храбер ты, однако, ничего не скажешь, — произнес он с ноткой уважения в голосе, — храбер. Не испугался на этот раз. Не каждый бы этак… Ну, на, коли так! Принимай! Выдержал проверку.

Гжиба размахнулся и бросил к ногам практиканта мешок с солью.

— А ведь молодец! — крикнул он, ударяя себя по бедрам. — Ей-богу, молодец! Устоял… — Гжиба оглушительно захохотал. — Скушный вечер выдался. Вот мы с тобой и повеселили народ. Ты мне свое про тайгу-то, матушку, я тебе свое. Ну, ничего… — Гжиба внезапно оборвал смех и сказал уже серьезно: — Правильно сделал, хвалю. Но не думай, парень, что напугал меня. Проверить тебя хотел. Вот если б ты сробел, не удержал бы тогда меня ни просьбами, ни криками. Так и ушел бы я с солью…

Но что бы ни говорил Гжиба сейчас, Миша-то знал, что победа осталась за ним.

Он указал на лежащую у его ног соль и кивнул Фоме:

— Убери!

3

Вернувшись в лагерь и узнав о случившемся, Кандауров отозвал в сторону Гжибу и строго отчитал его.

— Недостойные шутки, — закончил он отрывисто и резко. — В следующий раз не так с тебя взыщу.

Досталось и Якову Мешкову. За того взялся практикант.

— «Обойдемся как-нибудь. Отдай ему соль!» Так? Да?.. Такие, как ты, все дело портят…

— А чего я напортил? — миролюбиво возражал Мешков. — Урезонить его тихим словом, он бы и смирился. Все чинно, благородно бы обошлось. — Добродушно посмеиваясь, Мешков поглаживал бороду. — Ты лаской, душевностью бери. Доброта и благородство, знаешь, это самая сильная сила в мире. Против нее ничто не устоит.