Хозяин тайги

Миша не слушал Фому. Он внимательно наблюдал за Настей. «Молодец девочка, — думал он, — толк из нее выйдет. Перестала дичиться. Но что-то угнетает ее… Что бы это могло быть?» Миша посмотрел на Кандаурова. О том же, видно, думал и землемер. Трубка его давно погасла, а землемер машинально сосал ее и рассеянно уминал табак пожелтевшим пальцем.

Уже все было готово к ужину. Миша подошел к костру. Фома, хоть и говорил, что не будет есть, первый положил себе полную тарелку лапши. И то сказать, кушанье выглядело очень аппетитным. С обиженным и мрачным видом покопавшись в дымящейся тарелке, возчик вытянул оттуда самую маленькую лапшинку и долго опасливо нюхал. Потом положил ее в рот и сидел, не шевелясь, не закрывая рта и выпучив глаза с таким видом, как будто лапшинка эта могла взорваться от неосторожного движения. Фома нерешительно прижал ее языком к щеке и боязливо сморщился, отчего вся кожа со лба собралась у него возле переносицы. Но ничего неприятного он не почувствовал. Наоборот, челюсти непроизвольно сжались, и неразжеванная лапшинка проскользнула в глотку.

Это произошло так неожиданно, что у Фомы даже вырвалось испуганное:

— Ух!

Он секунду подождал, закатив глаза и прислушиваясь к тому, что творилось у него в животе, и уже смелее, но вое с таким же видом, словно его заставляют есть под страхом пытки, снова склонился над тарелкой.

— Вот еще есть у нас в Фомичевке такая крапива, — забормотал Фома, набивая рот лапшой, — чуть тронешь ее и… — Но в этот момент он поперхнулся, закашлялся и выплюнул лапшу на землю.

— Отравлена! — закричал Фома. — Я ж говорил, а вы не верили: еда отравлена. — Он плевался, стонал, хватался за голову.

— Ну вот еще, — сказал недовольно Миша, — выдумываешь! — и покосился на Панкрата, который инстинктивно отодвинул от себя тарелку.

— Не ешьте, — кричал Фома, — бросьте, бросьте, отрава! — Он протянул руку и чуть не выбил миску из рук землемера, подскочил к котлу и вывалил бы содержимое в костер, если бы Миша не схватил возчика за плечи. Фома вырвался и погрозил Насте кулаком.

— Говори, глупая, чего в лапшу подсыпала?

— Ну, чего вы расшумелся? — оказал Кандауров. — Пища присолена, вот и все. И это действительно странно. Настя достала где-то доли. — Он испытующе взглянул на девочку. — Не кричите на нее. Она нам все расскажет.

Но Настя была обижена, испугана. Она глядела исподлобья и ничего не хотела объяснять.

Видя, что землемер ест охотно, рабочие взялись за еду. Только Фома все еще отплевывался. Он был очень испуган, сердито глядел на девочку и жаловался на резь в животе.

Неизвестно, что за приправу нашла Настя в тайге, но лапша в самом деле оказалась соленой. Она была посолена даже сверх меры. Настя пользовалась приправой без сноровки.

Миша успокаивал Настю и вое пытался узнать, где она раздобыла соль.

— Оставь ее, — сказал землемер. — Иди-ка ешь.

— Ой, ой! — застонал опять Фома. — Смертушка приходит! Не ешьте, братцы. Отравитесь. Не соль это, а зелье проклятое. Всех наведет, злодейка!

Но на него уже никто не обращал внимания. Рабочие ели и похваливали. После того как им в продолжение долгих дней пришлось довольствоваться пресной пищей, пересоленное блюдо казалось всем необыкновенно вкусным. Один лишь Фома наотрез отказался от всего, к чему прикасалась девочка. И даже чаю не пил. Он лежал в палатке, держась за живот. А когда рабочие стали ложиться Спать, вышел, постоял у костра, уныло посмотрел на Чалого и зашагал к лесу, что-то бормоча.

— Странно ведет себя Фома, — шепнул Кандауров Петру. — Глянь-ка, куда пошел!

Петр побежал за Фомой. Тот шел по лесу, сгорбившись, будто высматривая что-то у себя под ногами.

Ночь была лунная, и тени сосен казались совсем черными на отливающей серебром земле.

— Что это ты ищешь? — окликнул Фому старший рабочий.

— И чего ты увязался? — оказал с беспокойством и раздражением возчик. — Горюн-траву ищу. Она раны лечит, от болезней хранит. Жжет у меня внутри, отравила меня китаянка. Ну уж, отравила! Все здоровехоньки, один ты пострадал.

— Не знаешь ты, — оказал Фома, таинственно понизив голос и боязливо оглядываясь, — это она вам глаза отводит. Все вы отравлены, да только час не подошел, не видите своей участи. Ну, сделай милость, отстань от меня. Горюн-трава двоим не дастся, ее в одиночку искать положено. Ужо погоди, найду и с тобой поделюсь.

— Дурак ты, Фома, совсем дурак!

Петр не отставал от возчика.

Тот плюнул с досады, выругался и поплелся назад.

— Ла-адно, — тянул он, вышагивая. — Жизнь вам не мила, так пропадайте, а я за что гибну?

Он улегся на свое место и долго еще бранился, жаловался и стонал

4

Между тем Миша, лежа рядом с Панкратом, поучал его. Говорили они шепотом, чтобы не мешать отдыху рабочих.