Хозяин таёжного неба

— И всё одно, жидковат демонок, — пренебрежительно заметил хриплоголосый. — Хлипок и зелен. Ни чутья в ём, ни мяса. Зашёл, ровно телок в живодёрню, и силка обложного не приметил. На кой он тебе этакий-то?

— Нам от него не чутьё потребно и не мясо. Мы, поди, не людоеды, чтобы мясо его глодать, — усмехнулся Полыня. — Он нам поначалу курлы-бурлы… а посля мы его шурум-бурум…

Вот так. Самого главного Стёпка и не понял. Хотя, если откровенно, чего там не понять-то? Всё ясно. То, что сначала он им курлы-бурлы — это вряд ли, а вот что они его после точно постараются шурум-бурум — в этом сомневаться не приходилось. Оставалось только сделать так, чтобы этот шурум-бурум им самим боком вышел. Но об этом Стёпка решил подумать чуть попозже, а пока ему интересно было, вдруг эти разговорчивые гады ещё что-нибудь важное ненароком выболтают.

Хриплоголосый подошёл к Стёпке, небрежно вытер сальные пальцы о полу своего заношенного кафтана, потом по-хозяйски ухватил Стёпку за щеки, помял ему нос, даже чуть в рот не залез вонючими немытыми пальцами, зубы посмотреть хотел, что ли. Стёпку от такого наглого и бесцеремонного обращения чуть не вывернуло. А особенно от того, что руки у этого гада были грязные и от них пахло чем-то сальным и прогорклым пополам с черемшой. Стёпка сжал онемевшие губы, чтобы не пустить чужие пальцы в рот (хорошо, что они его послушались, губы-то), но голову отклонить ему не удалось, голова была чужая, чугунная и неподвижная. Хриплоголосый больно ткнул ему напоследок в лоб твёрдой костяшкой и пренебрежительно хмыкнул:

— И откель, поведайте мне, в энтом полумерке этакая сила взялася? Поглядеть поближе — тьфу! — высклизень сопливый, а мужичков Щепотиных до судорог перепугал… Али Щепота лукавит?

— Какое там лукавит! Он и сам едва отдышался. Ни в какую не хотел больше на демона охотиться. Лучше, мол, сразу к весским магам в клеть, — сказал Полыня. — Да мы его и без Щепоты изловили славно.

Хриплоголосый опять уселся за стол. Некоторое время троица молча жевала мясо. На Стёпку никто больше не глядел. За окном было ещё светло, но уже чувствовалось, что вечереет. Солнце село за крыши, в небе рдели редкие облака, по углам комнаты стал скапливаться лёгкий сумрак.

У Стёпки затекло всё тело, хотелось встать, потянуться, хотелось почесать хотя бы нос. Он с ненавистью разглядывал пленителей (глаза бы их не видели, но ведь не отвернёшься!) и лихорадочно обдумывал своё незавидное, надо откровенно признать, положение. И так прикидывал и этак. И по-всякому выходило, что влип он крепко. Потому что не спохватится ведь никто. Пацаны подумают, что он по своим делам ушёл, может быть, опять к магам или даже к самому князю. А вурдалаки вспомнят о нём только завтра, когда будет уже совсем поздно и когда эти подлые колдуны уже сделают с ним шурум-бурум.

Что же его так крепко держит? Неужели никак не получится пересилить это чёртово заклинание? Ведь оно же невидимо. Его нельзя потрогать, его нельзя почувствовать, а значит, что его как бы и нет. Может быть, надо просто представить, что никто его не заколдовывал, и просто встать как ни в чём не бывало, сказать этим гадам «покедова» да и уйти себе не торопясь и с чувством собственного достоинства. Да ещё и поблагодарить их за то, что столько ему выболтали. То-то бы они позеленели. Стёпка задержал дыхание. Напрягся. Попробовал встать. Ага, щас, разбежался. Держит силок, никуда не делся. Вроде бы и нет его, а на самом деле очень даже есть.

Он в очередной раз отчаянно скосил глаза вниз… И увидел то, что, вроде бы, увидеть никак не мог. Оказывается, он ошибался, когда думал, что заклинание невидимо. Оно было видимо! Как магическая субстанция, которую показывал ему в замке молодой маг Алексидор. Всё Стёпкино тело густо опутывали тонкие, похожие на паутину нити. За окном уже сгустились сумерки, и незаметные прежде нити слегка засветились в темноте призрачным фиолетовым светом. Очень похоже светилось лезвие людоедского меча, когда за него схватился Ванька. И ещё — потайная дверь в пещере, когда Стёпка брался за браслет. Разорвать бы эти магические нити как-нибудь… чем-нибудь… ножиком бы своим… или когтями. Это была идея! Нож всё равно из кармана не вытащить, а когти его виртуальные, они — вот они, их и вытаскивать не надо. Стёпка попробовал пошевелить пальцами — по-прежнему шевелились только пальцы ног. И то слегка. Это было совсем не то. Неожиданно у него устали глаза: оказывается, очень трудно и утомительно смотреть вниз, когда не можешь наклонить при этом голову. Глаза даже болеть начинают, и кажется, что они вот-вот вывалятся из орбит. Да ещё и щёки мешают разглядеть себя получше. Странно, никогда раньше собственные щёки не мешали Стёпке, а тут вдруг помешали, и показалось, что они у него очень большие, почти как у Ванеса.