Хозяин таёжного неба

Стёпка кубарем покатился по полу, чудом не выронив эклитану и ещё большим чудом не поранив самого себя своим же собственным мечом. Ему даже показалось, что он чуть не до кости разрубил запястье на левой руке. Вскочив на ноги, он с испугом уставился на пострадавшее место, всерьёз ожидая увидеть струящуюся из перерезанных вен кровь. И тут же обругал себя, вспомнив Изведа. Какая рана, откуда кровь? Эклитана не оставляет на теле никаких следов. Однако приличную ссадину на костяшках пальцев он всё-таки заработал, и без синяков на спине, похоже, не обошлось. Да и лицо в тех местах, которых коснулась зачарованная сеть, слегка припекало. Он дотронулся до щеки и едва не зашипел от боли. Ощущение было такое, словно его облили кислотой. Впрочем, беспокоиться об ушибах и ссадинах было некогда. Враги не дремали.

Равнодушно отбросив половинки бесполезной, как оказалось, сети, рыцари развернулись в его сторону. И теперь они наступали на него вчетвером (те двое тоже вышли из комнаты), настороженные, похожие друг на друга до такой степени, словно их размножили на принтере. За их сверкающими плечами виднелась хмурая рожа оркимага. Не ожидал сиятельный Хвисс, что демон так легко вырвется из ловушки.

По-хорошему, надо было убегать. И Стёпка это прекрасно понимал. В сражении сразу с четырьмя плечистыми, закованными в броню воинами шансов у него практически не было. Отступление — это не трусость, а вынужденный манёвр. Да и за что ему здесь сражаться? За кого? Всех оркимагов всё равно не развеешь, а ему Смаклу надо поскорее выручать.

Однако гузгай думал иначе. Он рвался в бой с такой яростью, как будто эти оркландские терминаторы были его кровными врагами. Или ему просто очень хотелось подраться. И на чьё-то там трусливое нежелание ему было совершенно наплевать. Поэтому в то время, когда Стёпкина голова ещё малодушно смотрела в одну сторону, его тело, руки и ноги уже отважно летели в самоубийственную атаку. Противиться было бесполезно.

Этот самый гузгай был всё-таки товарищем несколько придурковатым, мягко говоря, и его самурайская безрассудная отвага нуждалась в постоянном присмотре и крепкой узде. Правда, обдумать это Стёпка смог гораздо позже, когда всё кончилось. А сейчас он ринулся в заведомо неравную схватку, напрочь забыв о том, что на свете есть такое понятие, как инстинкт самосохранения. Со стороны это, наверное, смотрелось довольно забавно. Что-то вроде видео из Ютуба: «Отважный суслик атакует четырёх крокодилов. И почему-то побеждает».

Первый же отбитый удар отчётливо показал, что до победы он может не дожить. Тяжеловат оказался оркландский двуручный меч для изящной эклитаны. Она с визгом отлетела в сторону, едва не вывернув кисть, и Стёпка только благодаря вовремя среагировавшему гузгаю успел отпрянуть и не угодить под обрушившийся на него вражеский двуручник. Сразу стало ясно, что ловить ему здесь нечего и никакой гузгай помочь не сумеет. Потому что против лома нет приёма. Поэтому пора делать ноги. Удирать, иначе говоря. Поразительно легко преодолев сопротивление разохотившегося гузгая, Стёпка бросился к выходу. Но дорогу к лестнице надёжно преграждали злые дяди рыцари с огромными мечами. Для них веселье только начиналось.

Восстановить в памяти целиком эту часть схватки Степан едва ли сумел бы. У него осталось такое ощущение, словно он бесконечно долго и трудно проламывался сквозь какой-то колючий и угловатый железный частокол, продирался, отпихиваясь и отмахиваясь, а ожившие стальные конструкции так и норовили ударить его в ответ, подставить ему подножку, заломить руки или просто пнуть… И это было очень больно.

Когда он, ухитрившись не получить ни одной серьёзной раны, выскребся из убийственной мешанины, оказалось, что к желанному выходу он не приблизился ни на метр. Даже наоборот — рыцари загнали его в дальний угол, отрезав все пути к бегству. Дико болела правая нога: удар пришёлся по голени. Болело под лопаткой, болели рёбра, а шею саднило так, словно она уже испытала на себе удар палача. В общем, атака не удалась. Притих даже гузгай, сообразивший, кажется, что у Степана для сражения с такими стальными амбалами не хватает ни веса, ни роста, ни силы. А про желание и говорить нечего.

Чёртовы рыцари двигались поразительно быстро. Стёпка не успел перевести дыхание, а они уже вновь надвинулись на него непробиваемой бронированной стеной. Плечо к плечу, рука к руке, в тёмных прорезях забрал — неразличимые глаза. Они не ругались, не угрожали, не злорадствовали. Они уже знали, что он проиграл, и наступали молча (только сейчас до него дошло, что за всё это время они не издали ни единого звука).