Хозяин Тьмы. Сбежать от бывшего (СИ)

Серые глаза, обычно прищуренные, сейчас смотрели открыто, как будто Рейвен хотел впитать меня в себя целиком. Его рука по-прежнему лежала на моей шее и ощущалась очень горячей.

Глава 17

«Лиз. Скажи мне».

Слова Рейвена эхом отдавались от стен комнаты, у меня шумело в ушах от страха и от ощущения… тепла, которое я уже успела забыть. Тепла, которое шло от руки Рейвена, от его дыхания, его тела, даже, кажется, от его взгляда.

«Скажи мне».

Что он хочет от меня услышать?

Что я его не бросала? Что хотела бы быть вместе? Что люблю его больше жизни?.. В буквальном смысле.

Зачем ему об этом знать?

Что это изменит?

Ничего.

Я умерла! Умерла, Рейвен! Все кончено!

Хотелось прокричать ему это в лицо, но серые глаза смотрели внимательно, с какой-то непонятной, ужасной, выворачивающей душу наизнанку надеждой.

На что он надеется? Что изменится, если я ему все расскажу? Та история в прошлом, тот, кто виноват, — уже не потревожит ни меня, ни Рейвена. Все кончено.

Пятнадцать лет назад больше всего на свете я хотела, чтобы Рейвен жил, и жил счастливо. Того же я хочу и теперь.

В самые темные моменты жизни, когда мне казалось, что в мире не осталось ничего, кроме голода, меня держали на плаву только мысли о Рейвене. О том, что он жив, что я справилась. Иногда я мечтала о том, что он снова женился и завел детей, двоих, как он всегда и хотел. Не то чтобы я испытывала восторг, думая о женщине, на которой он женился, но… меня успокаивали мысли о том, что Рейвен счастлив. И что я сделала все, что могла, чтобы это было возможным.

Я его не видела со дня свадьбы, и ничего о нем не знала.

По правде говоря, я думала, что дядюшка упокоит меня сразу, как только увидит — такой. Умертвием. Я надеялась только на то, что он даст мне время рассказать ему кое-что важное перед этим.

Для этого я его и искала, и ждала, прячась в саду у дома. Внутрь заходить не решалась, потому что — там прислуга, там люди, огромная суета из-за сорванной свадьбы.

Люди — это голод. Я не была голодна в буквальном смысле, это был скорее голод по чему-то иному. По силе, наверное. Ощущения были такими, как будто я зимой бреду по заснеженной пустыне и никак не могу согреться, а люди, которых я встречаю, — они как огоньки, теплые, вкусные… Так хотелось впитать их в себя, погреться хотя бы немного.

Кажется, меня трясло.

Я почти ни о чем не могла думать, даже с трудом могла понять, что я погибла и что я — умертвие. Знала только, что я очень, крайне, невероятно голодна, а еще — что я должна во что бы то ни стало сдержаться и поговорить с дядюшкой.

Иначе Рейвен окажется в опасности, и произойдет непоправимое.

Голод, наверное, был обычным делом для умертвия. Я открыла глаза для новой жизни буквально спустя минуту после того, как из моей груди вырвался последний вздох.

Необычным было то, что я сохранила — как там дядюшка сказал? — самосознание. Я не забыла, кто я, не забыла свою прошлую жизнь и не забыла то, что было для меня важно.

«Это невозможно, Элизабет Фортескью! — воскликнул дядюшка после того, как я убедила его меня выслушать, прежде чем упокоить. Не то чтобы он обрадовался влезшей в его окно мертвой племяннице. — Это невозможно! За все время работы я ни разу не видел такого!»

«Мне плевать, что ты видел! — огрызнулась я на него в первый раз в жизни. — Рейвена могут убить, понимаешь? Сделай что-нибудь! Прошу! Спаси его!»

«Подойди ближе, ты правда мертва?»

«НЕ ДРАЗНИ МЕНЯ, ДЯДЮШКА! — из моего горла вырвался настоящий рык. — Мне даже в одной комнате с тобой тяжело находиться, настолько я хочу выпить твои силы и наконец согреться!»

«Но ты сдерживаешься. Потому что я твой дядя. Невероятно!»

«Я сдерживаюсь, потому что надеюсь, что ты поможешь Рейвену!»

Да, это было грубо.

Хорошему настроению и вежливости совсем не способствовало то, что я даже лица дядюшки толком не видела, как будто зрение перестало быть чем-то важным.

Я всего лишь чувствовала исходящее от него тепло и до потери контроля хотела быть к этому теплу ближе. Впитать его в себя.

Это было бы так просто…

Потом я много раз думала, почему все вышло так, как вышло. То, что я смогла сохранить себя, добраться до дяди и благодаря этому спасти Рейвена, я бы назвала не иначе как чудом.

Дядюшка отказался меня упокаивать.