Хозяин тумана

Перед глазами принца остался только бритоголовый, восседающий на высоком кресле. Только Хозяин людей-крыс продолжал находиться перед его взором…

Но на этом чудеса не закончились.

Сначала что-то странное произошло с пыльной закопченной стеной, находящейся за спиной С’герха. Покрытая многочисленными трещинами каменная поверхность вдруг изогнулось, вздулась и начала колыхаться, точно это была густая, маслянистая темная жидкость, которая начинает закипать. Через секунду стена вздрогнула, покрылась основательными волдырями и вспыхнула изнутри разноцветными матовыми огнями.

Было такое ощущение, как будто Таррейтал находился в том, реальном мире, в одном из залов восьмиугольного Небоскреба, и при этом одновременно плавал, свободно парил в каких-то потусторонних пространствах. Принц одновременно наблюдал за собой со стороны, и изнутри чувствовал, что с ним происходит.

Его влекло неведомой силой к странным разбухающим комкам на стене, которые в его сознании не отделялись от взгляда С’герха. Бездонные, напоминающие серые провалы глаза бритоголового следили за ним, не отпускали его и пронзали жестоким взором. Вингмохавишну пытался отвести слезящиеся глаза, но не мог, у него не хватало внутренней силы…

Принц чувствовал, как невидимые пальцы подбираются к его сознанию. Незримые ледяные руки пытались вскрыть его защитные барьеры и проникнуть в мечущийся рассудок.

Вся прошлая жизнь внезапно вспыхнула в памяти, подобно языку пламени, и взвилась вверх, чтобы в очередной раз изменить свои очертания.

Голова у Таррейтала безумно кружилось. Все предметы перед глазами меняли свою форму, все ежесекундно менялось.

Ему было хорошо видно, как трансформировалось даже жестокое лицо С’герха. Губы колдуна шевелились, только молодой принц видел, что это не губы, а поперечная кровоточащая рана на лице. Бесстрастная маска, обозначавшая прежде его лицо, сначала раздулась и превратилась в безобразный, блестящий пузырь темно-красного, трупного цвета. Потом этот волдырь набух и бесформенно потек вниз потоками темной грязи, стекавшими с обритой наголо головы, словно это был толстый слой краски.

Через несколько секунд все это словно стекло на грудь С’герха… Худая фигура, залитая черными струями, продолжала неподвижно сидеть на кресле, но теперь туловище Хозяина лемутов венчал желтый череп, покрытый извилистыми трещинами. Нижняя челюсть отвисла, череп осклабился прежней гнусной ухмылкой и уставился на Таррейтала темными, пустыми, бездонными глазницами.

Сердце гулко билось в груди молодого принца. Сердце от ужаса разрасталось в груди и снизу, из глубины точно подползало к горлу липким холодным комком тошноты.

Стена за креслом С’герха по-прежнему колыхалась. Но теперь вся ее поверхность была сплошь покрыта рябью, пульсирующими фосфоресцирующими волнами. Огненные блики в этих волнах стали двоиться, троиться и уже через мгновение поплыли ярким клокочущим калейдоскопом, превратившись в некое подобие экрана, на котором чередовались ожившие картины.

Череп язвительно ухмылялся, а перед внутренним взором юноши словно проходили ожившие иллюстрации, показывающие всевозможные человеческие грехи. Мелькали многочисленные голые тела мужчин и женщин… в ушах Таррейтала звенели мерзкие похотливые стоны и крики вожделения… Прелюбодеяния и разврат, немыслимый разврат накатывался на него липким комком…

Все это воочию проходило перед глазами молодого целомудренного принца. Все это вспыхивало на своеобразном экране, в который превратилась закопченная, потрескавшаяся стена, расположенная за спиной колдуна.

Щеки Вингмохавишну пылали. Ему не хватало воздуха.

«Нравится? — раздался голос С’герха, исходивший из глубины желтоватого черепа. — Думал ли ты раньше, что существует нечто подобное?»

Вместо ответа юноша опустил голову. Ничего более откровенного и более отвратительного еще никогда не видел за всю свою жизнь, прошедшую в тихом благообразном Наккуте…

— Если ты ждешь продолжения, могу тебе хоть сейчас показать убийства, пытки и казни, которыми тешило себя человечество в прошлом, испокон веков, — с ехидством в голосе обратился к нему череп, видневшийся теперь вместо лица колдуна. — Почему бы не потешить глаз жестокостью? Ничто так не успокаивает, как любование многочисленными покойниками? Аббат Фарсманс учил тебя, что нужно жить в мире прекрасного? Отвечай!

— Да, действительно… наставник всегда говорил, что нужно жить в мире прекрасного… — выдавил из себя юноша, стараясь не поднимать головы, чтобы не смотреть на ухмыляющийся череп.

— Нет ничего более прекрасного, чем человеческая смерть! — раздался торжествующий голос С’герха. — Надеюсь, ты очень скоро поймешь эту простую истину и будешь получать удовольствие от человеческих мучений!

Колдун уже давно почувствовал внутренне раздвоенное, тревожное состояние Таррейтала. Он видел, как страдает юноша, но хотел совсем сломить его сопротивление, раздавить окончательно.