Хозяин урмана

Комендант оказался еще не старым человеком, сухим и подтянутым. На узком обветренном и сильно загорелом лице ярко светились небесно-синие, пронзительные глаза. Цепко оглядев вошедшего казака, хозяин города сделал приглашающий жест.

— Присядьте, Колобов.

Никита осторожно опустился на краешек высокого деревянного стула, явно местной работы — с тяжелыми ногами и глухой прямой спинкой, украшенной вырезанной во всю ширь птицей, похожей то ли на сову, то ли на сильно растолстевшего сокола.

— Можете обращаться ко мне по имени-отчеству, — продолжил комендант, — Василий Григорьевич. Так вот, дело ваше, по моему разумению, тухлое…

— От чего ж так?! — не удержался урядник, вскакивая.

— От того, что места тут больно глухие, а власти духовной, то бишь архимандрита Феодора, что на Томской епархии рукоположен, дальше города, почитай, и нету, — отрубил комендант.

— О как! — невольно крякнул Колобов, снова опускаясь на стул.

— Но покуда я здесь поставлен порядок блюсти, — заговорил Козлов после паузы, — приказ выполню. Дам вам провожатого из местных — тайгу знает, как свой карман… Только он — того, ухо с глазом!

— Пошто так?

— Да в холодной сидит. Уж неделю как.

— И за что?

— Рухлядью удумал на торгу переплутовать без разрешения. Балбес!

Комендант в сердцах стукнул кулаком по столешнице, так что подпрыгнул стоявший перед ним граненый стакан с чаем. Никита хмыкнул в усы.

— Другого нету?

— Нет. А чем вам этот не гож?

Колобов поскреб заросшую щеку, подумал и развел руками.

— И вправду. Не жениться ж на ём!.. Нам бы, Василий Григорьевич, на постой определиться да баньку с дороги?..

— А вот это я вам обеспечу, — посветлел комендант. — Черемных!..

В дверях вырос здоровенный детина в солдатском мундире, ему пришлось нагнуться, чтобы не снести лбом притолоку.

— Слухаю, вашбродь!

— Отведи-ка господ казаков до дома Окулиничевых. Нехай приветят на седмицу-другую…

* * *

Наутро посвежевший и выспавшийся Никита, прихватив с собой расторопного казачка Ондрейку Головастого, отправился за обещанным проводником. Тюрьма, или холодная, поместному, располагалась тут же, на задворках комендантского дома и представляла собой бывший ледник — длинный сарай, устроенный целиком в земле, но имевший двускатную крышу, крытую сосновой корой. Окон, понятно, в тюрьме не было, но пара отдушин — в середине и в конце помещения — давали некое ощущение освещения. По крайней мере, в яркий солнечный день можно было, пообвыкнув, двигаться внутри без свечи или факела. По обеим сторонам прохода тянулись зарешеченные клети, превращенные в одноместные камеры и снабженные навесными замками. Внутри каждой стояла широкая лавка, накрытая дерюгой.

Колобов в сопровождении хмурого караульного прошел холодную из конца в конец — просто из любопытства — и насчитал только трех заключенных.

— Всего-то? — удивился он. — Эт чего ж, перевелись лихие люди али как?

— Куды там! — отмахнулся солдат. — Но только господин Козлов не велят задарма лихоимцев кормить. Дескать, пущай для обчества трудятся. Так что от зари до зари все на работах. А энти вот — хворые…

— И где ж тогда мой остяк? — насторожился Никита.

— А эвон, в первой каморе сидит.

— Хворый?!

— Не… Шустрый. Велено взаперти держать, не то стреканёт…

Остановились перед клетью возле самой двери. Солдат поднял повыше факел, и Колобов разглядел лежавшего на лавке парня.

— Вставай, ощелыжник! — грозно рыкнул караульный.

Парень медленно повернул голову, прищурил и без того узкие, раскосые глаза, снова отвернулся.

— От ведь харя остяцкая! — рассердился солдат, гремя ключами. — Ну, я тя щас!..

— Погодь, служилый, — остановил его Никита и повернулся к клети: — Слышь, паря, я урядник Колобов. Приехал в Томск по особому поручению, и господин комендант поставил мне тебя в провожатые. Сказал, что, ежели верно послужишь, он с тебя вину сымет.

Никита выжидательно замолчал, наблюдая за реакцией остяка. Тот с минуту лежал без движения, потом вдруг вскинулся, да так стремительно, что враз оказался у прутьев клети.

— Правду говоришь, казак? — Черные глаза, будто когтями, впились в лицо Колобова.

— А пошто мне лукавить? Я за делом тут, а не в шутку.

— Ну, тогда давай, выпускай меня! — рассмеялся парень, широко взмахнув руками.

— Не можно без разрешения! — заартачился караульный, но Никита цыкнул на него, пообещав нажаловаться коменданту.

Тогда, снова побряцав ключами, солдат открыл клеть и с видом оскорбленного правосудия направился к выходу. Колобов хмыкнул и махнул заключенному:

— Пошли, паря.

Оказавшись на залитом солнцем дворе, остяк радостно улыбнулся, воздел руки к светилу и забормотал что-то на своем наречии. Никита ему не мешал, приглядывался. Парнишка крепкий, жилистый, порывистый в движениях и в то же время необычайно гибок. Да и походка его показывает, что человеку много приходится ходить по бездорожью. Может, в самом деле — лесной?

— Слышь, паря, — дождавшись окончания молитвы, заговорил Колобов, — я тебе откроюсь. Послали нас отыскать несколько беглых староверов. Они, понимашь, всем гамузом сюда, к вам, драпанули, как узнали, что про их темные делишки известно стало…