Хозяин видений

Первым говорил Филипп. Голос бывшего жреца был громогласен, растекался по залу гулким эхом, рикошетил от стен и возвращался назад раздражающими отголосками. Филипп рассказывал о достижениях хегни. О хищных, принятых в племя за месяц. О новых источниках доходов. Подбородок держал высоко, но как-то горбился, словно ждал внезапного удара, и от этого смотрелся жалко. Незнакомый молодой охотник — такой же худой, как и вождь племени, у которого он считался смотрителем — кивал и дополнял слова Филиппа. Он смешно трусил жиденькой бородкой и зыркал темными глазами, которые бегали и, казалось, просто не могли сосредоточиться на чем-то одном.

Иногда я позволяла себе посмотреть на Влада из-под полуопущенных ресниц. Интересно было. Когда-то он ненавидел Филиппа… Но сейчас ему как будто и дела не было. Стоял, насмешливо глядя на смотрителя города. Доиграется когда-нибудь.

Словно почувствовав мой взгляд, Влад поднял на меня глаза. Я отвернулась и больше на него не смотрела.

Коренастый, хмурый охотник сидел по правую руку от Петра и записывал. Секретарь, что ли? Развели тут бюрократию.

Филипп завершил свою речь поклоном, что вызвало у меня невольную улыбку, положил отчет на трибуну перед Петром и, когда тот кивнул, покинул зал. Смотритель хегни неслышно последовал за ним.

Затем говорил Мирослав. Сдержанно, негромко, четко и по существу. Черт, я так никогда не научусь, даже если перед зеркалом тренироваться стану. В его пепельных волосах путалось солнце, и лучи стекали на высокий лоб. Смотритель альва молчал. Может, нечего было добавить, а может, охотник походил из породы молчунов…

А я изучала Ганса. Он стоял позади Петра и косился на меня встревоженно. Высокий. Поджарый. Молодой. Слишком молодой для такого сильного племени. И в глазах страх застыл.

Неужели действительно боится? Наслышан обо мне и думает, я сорвусь и пойду убивать всех подряд? Бред какой! Война давно окончена, и единственное, чего я хочу — это мир.

Впрочем, если какой-то из хищных пойдет против системы, его осудят и отдадут палачу. Или отдадут и осудят одновременно. Как Глеба. Когда он… здесь… И кровь, и стоны. Страх, заполонивший огромных размеров зал. Альрик улыбается. А палач — палач всегда готов казнить…

— Девушка, — окликнул меня Петр, и я подняла глаза. — Да-да, я к вам обращаюсь. Вы где находитесь, помните?

— Я…

Огляделась. Мирослава нет, смотрителя альва тоже. Секретарь щурится, и ручка замерла над листом бумаги. Андрей побледнел, кажется.

— Извините, задумалась, — нашлась я и выше подняла подбородок. Как там говорил Роберт? Держаться с достоинством? Да пожалуйста!

— Расскажите о себе, — не попросил — потребовал Петр.

— О себе? То есть… Что именно вас интересует?

К такому я не была готова. Про дела скади там рассказать, про наследника. Про то, почему я. Но о себе… Что именно нужно говорить? И чего они обо мне не знают?

— Что посчитаете нужным. — Тон холодный, нет, ледяной. И взгляд колючий. Лицо напряжено, и на скулах ходят желваки. Немолодой. Сильный. Грозный. По-моему, новому смотрителю Липецка я совсем не нравилась. Впрочем, лучше так, чем удушающая любовь Мишеля…

Я пожала плечами.

— Я представляю скади, так как мой сын — наследник, — ответила спокойно.

— Не совсем убежден, правильно ли это по вашим законам… Что твой вождь думает об этом? Твой настоящий вождь?

Петр резко перешел на «ты» и выделил слово «настоящий».

— Настоящего нет. Я одиночка.

— Вот как? — Он помолчал, видимо, ожидая пояснений, но я молчала, поэтому спросил: — Отреченная?

Я покачала головой:

— Меня изгнали. Хотя это и не касается…

— Племя? — резко перебил он, и я задохнулась возмущением. Даже Альрик никогда не позволял себе говорить так со мной. Впрочем, Альрик в прошлом был хищным…

— Атли, — выдохнула я с обидой.

Петр перевел взгляд на Влада, но ничего не сказал. Влад тоже молчал, увлеченно ковыряя носком пол. Новые туфли. Испортит же.

— Почему не посвятилась в скади?

— Законы позволяют этого не делать.

— Я знаю законы. Я спросил, почему ты не посвятилась.

— Это… личное!

Выдох. И почти потерянный контроль. Нельзя его терять, теперь я уже не одиночка. Нужно отвечать за сына, а сын у меня скади, и в комплекте с ним идет целое племя…

— Слышал, ты убила древнего.

Я подняла глаза. Петр смотрел внимательно и ждал. Чего? Что я с ним тут откровенничать буду. Секретарь тоже замер и снова приподнял ручку. Они о компьютерах не слышали, что ли?

— Была война, — уклончиво ответила я. — Многие убивали…

— Но ты убила до войны.

Правда, до. У него были рыжие волосы и покрытое красными капиллярами лицо. Глаза — ясно-голубые, впитавшие безумие. Он стоял и смеялся, когда я держала голову Глеба на коленях. А Глеб не дышал…

— Что было до войны, не касается скади, — услышала твердый голос Влада. — Тогда Полина еще была атли, и я готов обсудить с тобой смерть Рихара отдельно. И если кто и будет отвечать за нее, то я. Как вождь.

Петр некоторое время хмурился, а затем кивнул. На меня больше не смотрел, бросил только:

— Давай быстро о финансах.