Хозяин Земли Русской. Третий десант из будущего

— Рассказывали. Только батрак батраку рознь. Я не Столыпин. У него расслоение деревни происходило, а индустриализации не было. Разорившийся крестьянин превращался в люмпена — в деревне или в городе, неважно. Вот и накопили «революционные массы». А у меня он будет иметь выбор — и за кусок хлеба батрачить не пойдет. И будут не батраки, а хорошо оплачиваемые сельскохозяйственные рабочие. Которые позже станут механизаторами и прочими… доярами.

— Значит, как в девяносто первом году? Из социализма — в дикий капитализм, из патриархальных общинных отношений — в буржуазные: каждый за себя? Не жалко мужика-то?

— И ты туда же… Мне Димон уже всю плешь проел: «Землю не делить, общины превратить в колхозы», — а он им трактора и сеялки поставлять будет… А кто этими колхозами рулить будет, кто заработки делить будет, какую-никакую бухгалтерию вести наконец? Они ж там друг друга в вилы возьмут на первом же колхозном собрании. Большевики вон и то с заводов «двадцатипятитысячников» в председатели призывали. Потому как одно дело мужику какому-нибудь Давыдову, из города с наганом приехавшему, подчиняться — или своему соседу Петьке, дед которого моему деду при царе Горохе аршин веревки задолжал…

— Ну, были же недавно «народники»… Можно как-то грамотную молодежь в деревню привлечь?

— С непредсказуемым результатом, ага… Знаешь, Григорий Васильевич, я что-то в наши девяностые годы в социалистические идеалы веру-то подрастерял. И в «моральный кодекс», и в «единую общность — советский народ». Я уж лучше на мужицкий инстинкт собственника поставлю…

…Я смотрел на этого молодого — молодого в квадрате — человека. Вот странно — при общении со всеми «нашими» мне вполне комфортно обращаться с ними по «здешним» именам. Наверное, это оттого, что я не знал их ранее и моя память не конфликтует с памятью реципиента. Олег же обращается к нам, как правило, «настоящими» именами — при отсутствии посторонних, разумеется. Интересно, в нем от Николая вообще ничего не осталось? Или просто настолько сильная натура, что для второго сознания места просто нет?

— Скажи, Ники… Вот ты сейчас собираешься «строить» дворян. КГБ — «в лучших традициях» — ты создал, преданными полками обзавелся — короче, собираешься развернуть террор. Ни красным, ни белым его не назовешь — скорее, опричнина. Какими ты видишь пределы этого террора? Под какой идеологией? На кого будешь опираться? Силовики — это орудие, это не опора. Вот всю семейку романовскую к ногтю взял — зачем? Претендентов на престол боишься?

Император насупился:

— Во-первых, не всю семейку: младших не тронул, воспитаем. Во-вторых, претендентов на трон у нас половина монарших столов Европы — только свистни. А считаю я, уважаемый Григорий Васильевич, что семейка «наша», Романовы оказались недостойны той ответственейшей роли, которую возложила на них История. Не справились с управлением-с… Если пароход утонул и пассажиры погибли — капитан по-любому должен сесть, какой бы распрекрасной души человеком он ни был! Вот я их и приговорил. Не тебе рассказывать, какую роль в крушении «той» монархии они сыграли. А потом, знаешь, честно скажу — если бы хоть кто-то из них в Златоустовском монастыре себя человеком показал — ну хоть обматерил меня, что ли, — освободил бы, честное слово… Теперь об опоре. Я сейчас хочу из дворян сделать то, чем они по жизни и должны быть, — служилое сословие. Вернуть, так сказать, к истокам… Активные сторонники «вольностей дворянских» и всякие Обломовы при этом поедут к тебе — дорогу строить и Сибирь заселять…

— И за что ты Обломова репрессируешь? Как турецкого шпиона?

— Угу. Или уругвайского. В стране должна быть дееспособная элита. Прекраснодушные Обломовы сдали империю и в семнадцатом, и в девяносто первом. И опираться мне сейчас в этом, кроме как на крестьян, не на кого. Разрушая общину, я делаю крестьянина мобильным. Активная часть поползет вверх по социальной лестнице — и обязаны этим будут только мне. Это и есть моя опора.

— Из крестьян, поднявшихся по социальной лестнице, получаются разночинцы. Которые начитаются известных книжек и станут тебе не опорой, а могильщиком. И начнешь ты их давить с помощью тех же дворян. А там и пролетариат появится. И пошло по кругу… И когда же придем к всеобщему счастью и благоденствию? Или хотя бы к стабильности?

Моя ирония, по-видимому, вывела собеседника из равновесия. Встав из-за стола, Николай-Олег подошел к окну и с минуту стоял спиной ко мне, разглядывая что-то в зимнем кремлевском дворе. Повернувшись и пристально глядя мне в глаза, негромко произнес: