Хозяин зеркал

– Вот именно. Лишние людишки просто замерзали на улицах, а не попрошайничали, не воровали и не бунтовали. Мне кажется, что мой – или наш, как вам угодно – завод может быть ключом к схожему решению.

– О чем вы?

Кей покачал головой:

– Не сейчас. Здесь не время и не место. Завтра в два часа в заводской конторе. И не беспокойтесь – я прикажу отключить лампы.

Господин W кончил развлекать гусаров и их подружек музыкой неизвестного Паганини и теперь решительно двигался сквозь толпу к беседующим у окна. Деловое выражение мигом исчезло с лица Кея, будто смытое ушатом воды. Юноша улыбнулся и небрежно произнес:

– Знаете, P, что меня неизменно радует?

– Что же?

– То, что здравоохранением у нас заведует Мор, пищевой промышленностью и сельским хозяйством – Глад, а Война, понятно, – охраной общественного порядка. Осталось лишь поставить Смерть во главу индустрии развлечений…

– А чем заведуете вы, Кей?

– Я? – Юноша ловко изобразил удивление. – Я ничем не заведую. Я развлекаюсь, как и полагается разложенцу-аристократу.

Господин P хмыкнул, а точнее, хлюпнул горлом.

– Что, не верите в мои дворянские корни?

Господин W уже пробился сквозь толпу и был в трех шагах от говоривших. Лицо его скрывала позолоченная – а может, и правда золотая – маска. Кей качнул бокалом и добавил:

– А ведь в старину за такое оскорбление вызывали на дуэль…

– Где дуэль?! – заорал Господин W, ввинчиваясь между Кеем и его собеседником. – Обожаю дуэли! Чур, меня в секунданты!

Господин P брезгливо передернул плечами и откланялся.

Когда парочка осталась в одиночестве у окна, Господин W немедленно поинтересовался:

– О чем это вы так мило щебетали?

– О действии коротковолнового ультрафиолета на некоторые штаммы Yersinia pestis, – ответил Кей, присматриваясь к суете у подъезда.

– Врешь.

– Вру.

– И все-таки – о чем? – повторил W, сжимая предплечье молодого человека.

– Отпусти, – тихо сказал Кей. – На нас смотрят.

– А на нас всегда смотрят, – беззаботно заявил W. – Мы же в этом курятнике короли.

– Еще нет.

– Еще нет? Ты мне зубы не заговаривай. Что ты ему обещал?

От неприятного объяснения юношу спас нарисовавшийся у окна Фрост. Фрост обладал умением появляться, казалось, из воздуха – да так оно, в сущности, и было.

– Что там у вас происходит? – спросил Кей, кивая на парадное.

Слуга ответил, почтительно склонив голову:

– Вас спрашивает некий молодой человек весьма затрапезного вида.

– Как зовут?

– Он представился доктором Иенсом, хотя, если мне позволено будет заметить, никакой он не доктор – доктора в таких пальтишках не разгуливают, да и ездят все больше в каретах…

– Не морочьте мне голову, Фрост, – раздраженно сказал Кей. – Это же Иенс с завода. Вы его прекрасно знаете, и незачем его унижать…

– Прошу прощения, мессир, но никакого неуважения к господину Иенсу проявлено не было – это он, напротив, рвался в дверь без приглашения и вопил, что в таких, позволю процитировать, жалких лачугах жили разве что конюшие его деда…

– Каков наглец, – удовлетворенно заметил Господин W. – Определенно, мне этот щенок нравится.

– Нравится, так впустите, – сказал Кей. – Что ему надо, он сказал?

– Сказал, что доставил некую картину, будто бы вами заказанную, и при себе имеет четырехугольный предмет, обернутый мешковиной.

– Картину? – восхитился W. – Как интересно. Сто лет не видел картин. Пусть заходит.

Фрост так же незаметно испарился, а Господин W потянул Кея к выходу из зала. Золотому Полководцу не терпелось взглянуть на картину.

Пока Иенс ждал у подъезда, он продрог и успел изрядно разозлиться. После оттепели неожиданно похолодало – не спасали ни тощее пальтецо, ни шерстяной, связанный Гердой шарф. Стылый туман пробрался под подкладку, и вдобавок в подошве правого ботинка обнаружилась дыра. Естествоиспытатель как раз воображал по четвертому кругу, как он унаследует дедовское имение, а Кей, потрепанный революцией, но недобитый, будет стучаться в дверь его роскошного особняка, вымаливая корочку хлеба, и он, Иенс, прикажет лакеям… Что именно прикажет лакеям, он так и не успел сочинить, потому что огромный швейцар, преграждающий путь в жилище паршивого выскочки, отступил в сторону и низко поклонился. Иенс покрепче зажал картину под мышкой, кинул последний презрительный взгляд на швейцара и вошел.

Перед ним открылся огромный холл, торжественный, как зал суда, и стылый, как погреб. Мраморная лестница возносилась в недоступную высоту, откуда слышались звуки скрипки, смех и звон бокалов.

– Пальтишко прошу, – раздалось из-за плеча доктора.

Тот не глядя скинул пальто на руки слуги и пошел к лестнице. Навстречу уже спускался названный паршивый выскочка. Рядом с ним шагал кто-то высокий, плечистый и сияющий, в ком Иенс не сразу признал Господина W. Сияние золота было так ослепительно, что Иенс поневоле зажмурился, а когда снова открыл глаза, золотой мираж расплылся, задрожал – и вот на ступеньках уже стояла хрупкая невысокая девушка в черном вечернем платье и черной же полумаске. Девушка держала Кея под локоть, но смотрела на него, Иенса, – и доктор почувствовал, как краснеет.