Хозяин зеркал

Отчаяние накатывало волнами, особенно по ночам, когда девушка остро и ясно понимала: ее колебания бессмысленны, до Слуги Королевы ей просто не добраться. Не будет больше такого случая, как тогда, на заводе. Стекла белой машины пуленепробиваемы, да и потом, с Кеем повсюду таскается эта – этот – Госпожа Война. При такой охране до убийцы дотянуться не легче, чем до ледяных бастионов королевского Замка над Городом. Шауль ей как-то рассказал, что Смотровую башню построили Господа в первые годы своего правления в тщетной попытке добраться до Замка и развязать войну в вышине. Затея кончилась ничем, и Башня торчала посреди Города занесенным в укоризненном жесте пальцем. Ей, Герде, не выстроить башни. У нее всего-то и есть, что облезлая медвежья муфта да маленький ржавый пистолетик. Она даже стрелять толком не умеет.

Мучения кончились неожиданно – так, наверно, чувствует себя разрешившаяся от бремени роженица. Только что было больно, очень больно, а теперь ничего, блаженная пустота. Это случилось в тот предрассветный час две недели назад, когда по всему Городу раскидывали листовки и здание театра еще дымилось. Герда тоже помогала разносить листовки. Один из печатных станков находился в погребе под булочной. Листовки обычно испекались одновременно со свежими пышками, однако сейчас Маяк Безбашенный, революционный журналист и неофициальный глава огуречного братства, затеял экстренный выпуск. Работали всю ночь. Маяк, столкнувшись с волочившей пачку чистой бумаги Гердой на лестнице, обдал девушку запахом пота и дешевого парфюма, блудливо подмигнул и проблеял: «А твой-то ученый… хрен печеный… знает, с кем вискаря дуть. С ба-альшими птицами летает, из правильной плошки зернышки клюет. Скоро, девочка, совсем по-другому заживешь, про нас, бедных, забудешь». Герда выронила листки. Подобрала. Ничего не ответила мерзкому человеку, потому что отвечать было нечего – она уже несколько часов ловила на себе странные взгляды товарищей, и кто-то даже крикнул ей в спину: «Эй, что там себе Иенс думает?!» На крикуна шикнула Миранда, но Герда уже все поняла. Ох, как она разозлилась! Разозлилась до того, что ни капельки не жалела Иенса, а тот казался таким жалким – бледный, тощий, синий, виноватый… Он и ругался-то лишь потому, что от стыда не знал, куда девать глаза, а Герда, обычно такая чуткая, не замечала, не хотела заметить и уже готова была выпалить все: и про поджог, и про Миранду. Но тут Иенс сказал о картине. И все сразу сделалось просто и ясно, все встало на свои места, как кусочки головоломки. Конечно. Она нарисует такую картину, что Джейкоб – нет, Кей, но все-таки чуть-чуть и Джейкоб – не сможет не захотеть ее, Герду, увидеть. Увидеть без свидетелей, наедине, и вот тогда… Тогда.

Кей стоял у самого края крыши. Если бы он так и не развернулся, казалось бы, чего проще – стреляй, даже от легкой раны убийца потеряет равновесие и упадет на заляпанный снежной слякотью булыжник. Выстрелить в спину Герда не могла. Сердце девушки стучало под самым горлом, когда она медленно вытащила из муфты руку с зажатым в ней пистолетом. Рукоятка сделалась скользкой от пота.

– Вы боитесь меня.

От этого голоса, знакомого и незнакомого одновременно, волнение вдруг прошло. Как будто голосом Кей убил последнее воспоминание о Джейкобе – не осанка Джейкоба, и уверенные, холодные нотки тоже не его, и конечно, не его роскошный, с серым шелковым проблеском костюм, свободно охватывающий широкие плечи. Слуга Королевы, безжалостный убийца, и говорить с ним следует, как с убийцей.

– Нет. – Это прозвучало достаточно твердо, и девушка решилась продолжить: – Нет, это ты должен меня бояться.

Хозяин особняка – да что там, Хозяин Города – медленно развернулся. В пальцах его был зажат цветок, и Герда вздрогнула. Крошечная заледеневшая орхидея печально подмигнула девушке и разлетелась с едва слышным треском. Так трещат крылья раздавленного в ладони мотылька.

На улице давно стемнело, но глаза королевского слуги светились на узком лице бледно и холодно, как будто источали собственное сияние. Кей взглянул на пистолет в руке Герды и без улыбки сказал:

– Как интересно. А главное, как неожиданно.

В этот момент он очень напоминал Джейкоба.

Девочка была, как выразилась бы Дафна (притом безбожно пародируя заикание Иенса), «п-примитив». Если сразу не выстрелила, так уже и не выстрелит. Дафна – про себя Кей никогда не называл Господина W ни Дафнисом, ни тем более Господином – тут же и затеяла бы игру в «кошки-мышки», но Кею играть не хотелось. Притом он искренне недоумевал. Между тем девица отверзла розовые уста и изрекла:

– Я тебя знаю.

Кей усмехнулся:

– Да и я тебя знаю, Клара О’Сулливон. Не знаю только, с чего ты решила меня пристрелить. Я в свое время не убил твоего братца, хотя, возможно, и следовало. Интересный способ отплатить за доброту.

– Доброту?!

Голос девицы дрогнул. Неужели заплачет? Нет, не заплакала.

– Доброту? Ты не убил Боба, потому что струсил. Ты и сейчас боишься.

– От того, что ты тридцать раз обвинишь меня в трусости, бо́льшим трусом я стану вряд ли. Чего ты хочешь?