Хозяин зеркал

– Я не завидую и зла ни к кому не питаю. Напротив, я должен быть благодарен, что несчастный случай не приключился также с его женой и сыном. А вот папаша мой был просто дурак. Он совсем не испытывал благодарности, когда вынужден был поступить на службу к одному здешнему захудалому семейству. И напрасно. Это же так почетно – прислуживать тем, кого десять лет назад не взял бы и в страусятники. Это невероятно увлекательно – следить за тем, чтобы лакеи не разворовали серебро, чтобы серебро это было отполировано, и выслушивать попреки, если повар не угодил сиятельным особам. А я получил прекрасное образование. Что с того, что мне хотелось заниматься поэзией? Стишки – ерунда, зато я с закрытыми глазами могу разложить по столу вилки для рыбных и мясных блюд, для дичи и для десерта. Наверное, это мое умение и нравилось Фреа, а вовсе не какие-то там вирши…

Маяк выпрямился и неожиданно продекламировал, глядя куда-то в черноту над потолком:

Взлетают шутихи, тянется вереница
тех, кого в жизни положено сторониться:
доктор-Чума, демон, разнузданная девица.

Доктор-Чума идет, вдыхая воздух поветрия морового,

мечтая о городе, где совсем не осталось живого,
ни птицы на площади, ни крысы в подвале,
ни рыбы, ни каракатицы в широком зеленом канале…[22]

– Мечты сбываются, – завершив строку, хихикнул чтец. – Мечты сбудутся очень скоро… Знаете, Оскар, что смешно? Я ведь писал хорошие стихи и мечтал только о том, чтобы их опубликовали. Но их не публиковал ни один журнал. А теперь я пишу очень плохие стихи, и их везде публикуют. Не парадокс ли?

– Чего ты от меня хочешь?

Маяк снова склонился над своей жертвой и спросил:

– Оскар, вы мстительны?

– Что?

– Понимаете, мне нужна буква R. Точнее, нужен подходящий человечек, чтобы стать для нее сосудом. R, Revenge[23]. Сам бы я сгодился, да годы уже не те. Потом, мне очень хочется посмотреть спектакль, а его удобней смотреть из партера или даже с галерки, но никак не со сцены. Хочу увидеть, как они забудут про свое хваленое перемирие и начнут рвать друг другу глотки…

Оскар уже мог чуть-чуть пошевелить пальцами. Дело за малым.

– …а они начнут. Как только поймут, что Хозяев Круга намечается двое, ах, какая тут заварится каша! А я буду сидеть в партере и посмеиваться. Понимаете, друг мой Расмуссен… – Тут Маяк наклонился еще ниже. Свет лампы плавал в его выпуклых глазах, как в жидком масле. – Мой предшественник был неправ. Ему казалось, что надо убивать. А надо только выжидать. Выжидать и слегка подталкивать события, чтобы они двигались в желаемом направлении. И я усердно подталкиваю, только вот нужного человека никак не могу найти. Полно мстительных, но каких-то мелкомстительных, из тех, что плюнут в чашку соседу, когда тот отвернется. А Господа ведь по-мелкому не играют. У них все серьезно. Воплощение Голода. Воплощение Мора. Воплощение Войны.

Глава Василисков замолчал ненадолго, затем улыбнулся и спросил:

– Так как, Оскар, вы мстительный человек? Иначе ведь не приживется.

– Что не приживется? – хрипнул Расмуссен, мечтая, чтобы гад нагнулся еще ниже – тогда можно было бы вцепиться ему в глотку зубами.

– А вот это. – Журналист, порывшись под рясой, вытащил длинный осколок стекла.

Стекло было черным. Стекло было черным, и это последнее, что успел увидеть Расмуссен, потому что в следующую секунду Маяк высоко занес руку и с размаха всадил осколок полицмейстеру в грудь.

Было очень больно. Лягушонок понял, что надо подумать о чем-то важном: Наперстянка, рыжая аптекарская девка, бритый затылок Богомола, ласковая шлюшка с Котельной по имени Марта. Но не думалось уже ни о чем.

Некоторое время Маяк задумчиво смотрел на кровь, толчками выплескивающуюся из раны, и на торчащий осколок, а затем сокрушенно вздохнул:

– И этот не годится.

Он с усилием вытянул стекло, обтер краем балахона и снова спрятал. Взяв полицейского за ноги, журналист потащил несопротивляющееся тело к каналу. Голова раненого бессильно моталась. У края воды Василиск остановился, отдуваясь, смахнул рукавом пот и пинком отправил свою жертву в канал.

И грязь приняла Лягушонка Оскара, родная, с детства знакомая грязь, приняла и успокоила навсегда.

Глава 9 Бабочка на снегу