Теперь у Петьки появилась цель, а наличие цели порождает осмысленность действий. Парень постепенно успокоился. У него даже затеплилась надежда, что маршал, возможно, вызволит и отца. Батя-то ни в чем не виноват! В каких преступлениях его обвиняют — неизвестно, но отец не вор, не контрреволюционер, не бандит, он нормальный человек, а значит, его арестовали по ошибке! И маршал поможет!
Петька даже заулыбался, представив картину: отец возвращается из тюрьмы, а Петька, в офицерской форме, рассказывает ему, как он отличился на танкодроме и за это маршал подарил ему свои золотые часы, при всех сняв их с руки, а потом помог исправить ошибки, допущенные энкавэдистами. Задумавшись, он прослушал объявление диктора о скором прибытии поезда на Киев.
— Петя, — толкнула его в бок мать, — сынок, поезд на подходе…
Глава 23
Черкасская область, г. Смела. Июнь 1938 г.
— Аля! Аля!
— Чего тебе? — Окошко распахнулось, и из него выглянула женщина лет сорока пяти, непричесанная, в старом застиранном халате.
— Чего, чего… Вон, Варька мычит, недоенная…
— Ой, Господи! Да когда ж она пришла? Я и не слышала совсем… И время проглядела…
Акулина резко хлопнула створкой и тут же вылетела из дома. Корова повернула к ней голову и протяжно замычала, вытянув шею.
— Ах ты, кормилица… Ах ты, поилица… — запричитала скороговоркой Акулина, поглаживая корову по теплому лбу. Варька благодарно мотнула головой, а хозяйка, взявшись за веревку, на которой болтался небольшой колокольчик, повела корову в хлев, на ходу прихватив стоявшее на солнышке ведро с водой. Зачерпнув пригоршню теплой воды, Акулина начала мыть тяжелое, полное молока вымя. Корова покорно стояла, мерно жуя жвачку.
— Тетя Аля! Тетя Аля! — раздался во дворе детский голос. Акулина узнала Надю, дочку приехавшей месяц тому Натальи Тысевич, бывшей изяславской соседки. Они только помогли устроиться Дусе, у которой в прошлом году арестовали мужа и которую, как водится, вместе с сыном, вышвырнули из погранзоны, а теперь вот и Наталья приехала, да не одна, а с тремя детьми. Хотя, правда, Петька-то уже давно не ребенок, почти два года в военном училище отучился, но, видно, не судьба ему офицером стать.
— Тут я, Наденька, в хлеву.
— Тетя Аля, а где Зина?
— Да не знаю…
— В магазин я ее послал, — донесся голос с огорода, — сейчас придет. Ты, дочка, сядь на завалинку, подожди… Как вы там? Баба Супрунка не обижает? Ужилися?
— Ага…
— Что ага?
— Не обижает. Мы в старой хате поселились, а вчера даже в баню ходили.
— Петька работает?
— Ага… Маруська тоже. Так что сейчас даже хлеб покупаем!
— Маруся устроилась?
— Ну да! Она в рабаратории работает.
— Лаборатории?
— Я же и говорю, в рабаратории, зернышки проверяет, а Петька счетоводом, как и папа… На ватной фабрике.
В конце мая Тысевичи добрались до Смелы. Измученные тяжелой дорогой, пересадкой в Киеве, ездой в переполненном общем вагоне, они долго ходили по городу, пытаясь найти Федьку с Алей, как звала своих старых знакомых мама. Беда была в том, что Наталья не помнила адрес. Когда после трехчасовых блужданий они наконец зашли во двор к Малошинским, обессиленная Наталья упала на брошенный на землю мешок с вещами и заплакала. Девочки добрели до завалинки и сели на нее, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Один только Петр продолжал стоять посреди двора, рядом с кучей мешков, и настороженно оглядывался вокруг. С цепи, хрипя, рвался полузадушенный ошейником пес. На лай собаки из дома вышла Акулина и всплеснула руками.
— Наташа… Господи… Что случилось? Да заходите в дом, Бога ради…
— Здравствуй, Аля… Сейчас… Сил нет…
— Федько! Федько, выйди во двор!
— Чего тебе? Кто там пришел?
— Тысевичи…
— Кто?!!
Во двор выскочил Федор и точно так же, как минутой раньше жена, ахнул и, всплеснув руками, растерянно произнес:
— Наталья… А это Петя, да? Не узнать… Совсем взрослый мужик… Наташа, что случилось? Хотя… что я спрашиваю… Николая взяли? Вот сволочи…
— Тише ты, — шикнула Акулина, — не дай бог услышит кто. Или дети потом сболтнут!
— Ладно тебе, Аля… Идемте в хату. — Федор взял первый попавшийся мешок.
Малошинские жили в небольшом доме из двух комнат. Хозяева потеснились, уступив большую комнату несчастным переселенцам, а сами устроились в меньшей. Тем временем Аля сбегала к Дусе, которая жила минутах в пятнадцати быстрой ходьбы. Сводная сестра примчалась тут же. Пока сестры плакали, обнимаясь в уголочке, Петька с разрешения хозяев растопил печку. Нагрели воды, и все с наслаждением помылись.
Потом хозяйка собрала на стол нехитрую снедь: сварила картошки, накрошила раннего зеленого лука, редиски, поставила глечик молока, небольшую тарелку с творогом — вот и весь обед. Поели, выпили по несколько стопок первака, бутылку которого Федько принес из погреба. За столом Петька коротко рассказал, что произошло в Изяславе в апреле и мае.
— Вот ведь что с людьми делают… Собаки… Чистые собаки!
— Федько! — одернула его жена.
— Да-да, я понимаю, — грустно ответил ей Федор, — а все равно они даже хуже собак, честное слово…