Вследствие подобной публикации «личных дел» и всех докладов, запросов и экспертиз вся административная и карьерная судьба чиновников проходила на глазах широкой общественности — гораздо более широкой, чем в случае какого-нибудь подконтрольного парламенту органа управления у нас, обеспокоенного прежде всего сохранением «служебной тайны». По крайней мере, официальная газета выступала своего рода постоянным отчетом императора перед небом и подданными, что классическим образом выражало особый вид ответственности, вытекавший из его харизматической квалификации. Несмотря на сомнения в реалистичности официальных обоснований и полноте данных — что, впрочем, в той же мере касается отчетов нашей бюрократии нашим парламентам, — тем не менее эта процедура представляла собой довольно мощную и часто вполне действенную отдушину для выражения общественного мнения в отношении служебного поведения чиновников.
Как и при всяком патримониализме, ненависть и недоверие управляемых в Китае были направлены в первую очередь на низшие ступени иерархии, с которыми близко соприкасалось население. Поэтому оно обычно пыталось аполитично избегать всякого необязательного контакта с «государством». Но эта аполитичность никак не препятствовала воздействию официального образования на формирование народного характера.
Высокие требования во время обучения (отчасти из-за своеобразия китайской письменности, отчасти из-за учебного материала) и длительные сроки ожидания часто вынуждали тех, кто не имел собственного, заемного или накопленного семьей состояния, прервать образовательную карьеру и переходить в практические профессии различного рода, начиная с купцов и заканчивая целителями. В таком случае они не доходили до самих классиков, а лишь до последнего (шестого) учебника — до почитавшегося за древность трактата «Обучение молодежи» («Сяо сюэ»),[330]
содержавшего выдержки из классиков. Эти круги отличались от бюрократии лишь