Храбр

– Это, – Микола ткнул пальцем за спину, – не Георгий Цула!

У Ильи сперло дыхание.

Он думал крикнуть «Поворачивай назад!», но рявкнул совсем другое, пришедшее на ум сразу:

– В воду!!!

Ловцы, не раздумывая, бултыхнули добычу в море. Плеснуло.

Илья бешено вращал глазами и злобно рычал. Одной рукой он держался за грудь, там в глубине ныло и тянуло.

Гребцы на всякий случай бросили весла.

Дионисий оставил в покое свою бороду и теперь читал вслед утопающему какую-то молитву.

– Ты Иванищу его показывал? – допрашивал витязя Микола. – Это Атанас Цула, родич стратига! А сам Георгий прикинулся стражником!

– Да Иванище не видел Цулу вблизи никогда! – взревел Илья. – Издали только! Еще ругался, мол, все эти болгары греческие на одно лицо, морды черные! Будто у самого морда белая! А стражников мы перебили до единого! Касьян!

– Ага. Перебили и добили. Глотку пополам каждому, кого завалили на дороге, – заверил Касьян.

– Почему тогда ваш Георгий драгоценный не на дороге, а на холме валялся? И не с глоткой пополам, а с ножом в глазу?!

– Че-е-го?

– Атанас заметил, когда ты вез его мимо.

Илья встал, по-прежнему держась за грудь.

Далеко позади из воды черным пятнышком торчала голова. Атанас Цула не хотел тонуть.

– Парус долой! Гребцы! Поворачивай! Тащи этого Атаса, или как его там, из воды обратно! Уффф…

– Говорил мне Добрыня – присматривай за ним… – ляпнул Микола и осекся.

– За мной? Эй, живее поворачивай! Мне нужен этот Атас! Очень нужен! Уйдет под воду – ныряйте, спасите! Он подтвердит василевсу, что мы прибили Георгия.

– Чего ж ты велел его выбросить?

Ладья заложила крутой поворот, Микола едва не упал.

– Очень давно. Хочется. Кого-нибудь. Кинуть в воду! – раздельно прорычал Илья. – А теперь ответь, племяш. Раз тебе Добрыня наказал за мной присматривать… Чего ж так худо смотришь?! У твоего храбра с раннего утра во рту ни крошки!

Микола надулся и полез обратно к мачте. Принялся копаться в мешках.

Гребцы оттабанили веслами, ладья встала. Неправильного Цулу поймали за волосы, потащили из моря.

Илья сел и так повернулся, чтобы никого не видеть.

– Слышь, дядя! – позвал Микола. – А давай, раз Цулы на одно лицо, срубим Атанасу голову! И скажем василевсу, мол, это Георгий! Пока голову довезем, она вся сморщится, родная матерь не узнает.

– Отстань! – попросил Илья. Он сидел и шумно сопел носом. Так или иначе, главное было исполнено – херсонский стратиг мертв. Опять повезло. Но слишком много удач на одну затею. Как бы запас не исчерпался. Пора утихомириться, переждать время, подумать о будущем. Иначе жди худа.

Ладья снова разворачивалась, вставая по ветру.

К храбру сунулся Касьян, но тот рыкнул:

– Уйди!

Дионисию он просто молча показал кулак.

Подошедшему Миколе было сказано:

– Отлезь! Эй, нет! Дай сюда. А теперь сгинь.

Илья сунул в рот кусок вяленого мяса и зажевал.

Потом лег и прикрыл глаза.

– Жалко, скальда нет среди нас, песню сложить о походе, – услышал он сквозь дрему голос Касьяна. – А то после насочиняют, так наврут… Раз шли в рубище, да к святым местам, скажут – монахи были, помяните мое слово. Заранее стыдно. Ну какой монах из меня? Недостоин. И хотя Господь подал знак…

«Бог подал много знаков, – думал Илья. – Мне тоже. Раньше я не умел их видеть, теперь научился. Пожалуй, если удастся раздобыть коня, надо и правда сходить в Иерусалим. Коня найдет Глеб. На дорогу Микола одолжит – вон у него сколько камушков в рукояти меча. Проводника Денис изыщет. И все устроится. Любопытно, каков собой Гроб Господень, тяжел ли. И сильно ли его стерегут?..»

С этой мыслью Илья заснул.

Ему снилось, что они с Добрыней плывут на огромном корабле-городе, где одних церквей аж три, да еще монастырей три, где харчевни и постоялые дворы, терема да торжища. Весело на корабле, празднично, но отчего-то щемит сердце. И стоят витязь с воеводой бок о бок на высокой корме, да глядят в ту сторону, где Русь. И говорит Илья Урманин, совсем будто Иванище давеча:

– Когда-нибудь я вернусь.

К спящему Илье подсел Микола с куском парусины и заботливо укрыл своего храбра.

2006

Приложения

Приложение 1. Все имена Ильи Муромца

До XVII века русские эпические песни звучали всюду, даже в московских царских палатах. Затем власть решила истребить скоморохов – и «старины» лишились своих главных певцов. Эпос уцелел, его сохранили крестьянские сказители, калики-пилигримы и отчасти казаки. Имена Ильи Муромца и других богатырей не были забыты. Но долго русские «старины» существовали как бы сами по себе. Наиболее образованная часть общества то ли просто не слышала их, то ли не придавала им должного значения.