Храбрость

И я ничему не научился, но просто смотреть на него было радостью – он работал почти как скульптор, музыкант или художник. Готовить еду для него не было просто делом; это было искусством. И если что-то выходило хоть немного ниже его стандарта, он тут же это выбрасывал. Он готовил заново... и я говорил:

- Но все в полном порядке.

- Ты знаешь, – говорил он, – что это не совершенно в порядке, это просто в порядке. Но я перфекционист. Пока я не достигну своего стандарта, я никому не предложу эту еду. Я люблю свою еду.

Он приготавливал много разных напитков... и что бы он ни делал, вся семья была против, все говорили, что он просто головная боль. Он никого не допускал в кухню, а вечером собирал всех атеистов города. И, просто чтобы насолить джайнизму, он ждал заката солнца. Он не ел до заката, потому что джайнизм говорит: «Ешь перед закатом; после заката есть нельзя». Он снова и снова посылал меня посмотреть, село ли солнце.

Он раздражал всю семью. И мои родственники не могли на него злиться – он был главой семьи, старшим в семье, – но злились на меня. Это было проще. Они говорили:

- Зачем ты ходишь смотреть, село ли солнце? Этот старик испортит и тебя, совершенно испортит.

Мне было очень грустно, потому что я нашел книгу «Грек Зорба», только когда мой дедушка умирал. Единственное, что я чувствовал, глядя на его погребальный костер, – что он был бы в восторге, если бы я перевел ее и прочитал ему. Я читал ему много книг. Он был неграмотным, он мог только подписать свое имя, вот и все. Он не умел ни читать, ни писать – но очень этим гордился.

Он говорил:

- Хорошо, что мой отец не заставлял меня ходить в школу, иначе там бы меня испортили. Эти книги так портят людей. Он говорил мне:

- Всегда помни, твой отец испорчен, твои дяди испорчены; они постоянно читают религиозные книги, священные писания, а все это мусор. Пока они читают, я живу – хорошо познавать из жизни.

Он говорил мне:

- Они пошлют тебя в университет – они не послушают меня. И я мало чем могу помочь, потому что если твой отец и мать настоят на своем, они пошлют тебя в университет. Но остерегайся, не потеряйся в книгах.

Он наслаждался небольшими вещами. Я спросил его:

- Все верят в Бога, почему не веришь ты, Баба?

Я называл его Баба, этим словом в Индии обращаются к деду. Он говорил:

- Потому что я не боюсь.

Очень простой ответ: «Почему я должен бояться? Не нужно бояться; я не сделал ничего плохого, я никому не причинил вреда. Я просто прожил свою жизнь радостно. Если и есть какой-то Бог и я когда-нибудь его встречу, он не может гневаться на меня. Это я буду гневаться на него: "Зачем ты создал этот мир? – что это за мир?" Я не боюсь».

Когда он умирал, я спросил его снова, потому что врачи говорили, что осталось лишь несколько минут. Его пульс терялся, его сердце дало сбой, но он был в полном сознании. Я спросил:

- Баба, один вопрос... Он открыл глаза и сказал:

- Я знаю твой вопрос: почему ты не веришь в Бога? Я знал, что ты задашь мне этот вопрос, когда я буду умирать. Ты думаешь, смерть заставит меня испугаться? Я прожил радостно и полнокровно, и не жалею, что умираю. Что еще мне делать завтра? Я все сделал хорошо, ничего не осталось. Мой пульс замедляется, биение сердца останавливается, и я думаю, все будет в полном порядке, потому что я чувствую себя очень мирным, очень спокойным, очень молчаливым. Умру ли я полностью или буду жить, сейчас я сказать не могу. Но одно ты должен помнить: я не боюсь.

Ты говоришь мне: «В то мгновение, когда я думаю о том, чтобы отбросить идею Бога, возникает страх». Это простое указание, что камнем идеи Бога ты подавляешь страх; в то мгновение, когда ты удаляешь камень, страх выпрыгивает.

Если возникает страх, это означает, что ты должен посмотреть ему в лицо; прикрывать его идеей Бога никоим образом тебе не поможет. Ты не можешь снова обрести веру; она разрушена. Ты не можешь поверить в Бога, потому что сомнение реально, а вера это вымысел. Никакой вымысел не может выстоять перед фактом. Теперь Бог останется для тебя гипотезой; твои молитвы будут бесполезны. Ты будешь знать, что это гипотеза, ты не сможешь забыть, что это гипотеза.

Как только ты услышал истину, ее невозможно забыть. Это одно из качеств истины – ее не нужно помнить. Ложь нужно постоянно вспоминать; ты можешь забыть. У человека, привыкшего лгать, память лучше, чем у человека, привыкшего к правде, потому что правдивому человеку не нужна память. Если ты говоришь только правду, не нужно помнить. Но если то, что ты говоришь, ложь, тогда тебе придется постоянно помнить, потому что ты сказал одному человеку одну ложь, другому – другую, что-то еще – кому-то третьему. Что ты кому сказал, ты должен категоризировать и держать у себя в уме. А когда начинается ложь, тебе приходится лгать снова и снова, серия за серией. Ложь не верит в контроль рождаемости.

Истина безбрачна, у нее вообще нет детей; это неженатый факт.