Храбры Древней Руси. Русские дружины в бою

Былины — это не сказки, а песни, основное отличительное качество которых заключается в том, что сами народные сказители, исполнявшие их, считали все в них запечатленное не вымыслом, а правдой. В древности, очевидно, былины исполнялись по всей Руси. В XVIII–XIX веках, когда началось их собирание, они сохранялись лишь на русском Севере, особенно в среде крестьян-поморов, не затронутых крепостным правом и особенно пристальным вниманием властей. Мелодии этих песен протяжны и величественны. Сюжеты подчас жестоки. Не стеснялись сказители там, где надо, использовать и запретные «взрослые» слова (из числа тех, которые принято на письме заменять точками, а в иных случаях — заглушать писком). Персонажами в отличие от сказок с их Царями-горохами и Иванами-дураками носят узнаваемые имена: князь Владимир, княживший в далеком от поморских деревень Киеве, Добрыня, Тугарин и пр. Понятно, что за столетия устного бытования в былинах накопилось много фактических неточностей. Древние кочевники печенеги и половцы были заменены на более поздних татар, исторические события перемешались с вымыслом и мифом. Но историческая основа тем не менее проглядывает там очень зримо.

Настолько зримо, что известный советский историк Б. Д. Греков назвал былинный эпос «устной историей». Действительно, до начала XX века для подавляющего большинства простого народа эпос выполнял функции истории, то есть удовлетворял интерес к прошлому. И если о форме связи эпоса с историей можно спорить, то сама эта связь сомнений не вызывает. Действие былин, несомненно, происходит в древнем Киеве или Новгороде, а имена персонажей сопоставимы с именами исторических личностей.

Использование эпического материала для реконструкции социальной психологии эпохи древнего Киева — дело непростое. Одна из наиболее серьезных заключается в том, что эпос — продукт многих эпох [Смирнов. 1974, 30]. Кроме того, как не без некоторых оснований утверждает фольклорист В. П. Аникин, «на устное произведение ложится печать того, что присуще среде, в которой бытует произведение. Одновременно устное произведение утрачивает черты, нехарактерные для среды, в которой оно бытует» [Аникин. 1987, 45]. Таким образом, если следовать намеченной логике, былины, запись которых происходила в основном в конце XIX — начале XX века, не могут нести в себе ничего, что говорило бы об эпохе, их породившей. Во всяком случае, ничего конкретного.

Этот вывод, однако, явно абсурден: действие былин происходит, несомненно, в древних городах (Киеве или Новгороде). Вполне узнаваемы многие реалии, имена некоторых персонажей четко соотносятся с именами исторических деятелей и пр. Значит, мы не вправе пренебрегать информацией, содержащейся в этом виде источников. Нужно только искать адекватные методы ее «извлечения». В поисках метода иногда может помочь повторный анализ старых и, казалось, давно «отработанных» теорий. К числу таких теорий относится и так называемая теория аристократического происхождения эпоса, которая разрабатывалась в начале XX века знаменитой «исторической» школой. Вкратце суть ее заключалась в том, что былины возникли в X–XIII веках в аристократической княжеско-дружинной среде, бытовали первоначально при дворах средневековых владетельных особ и только потом «спустились» в простонародье, где их и обнаружили современные собиратели фольклора.

Первым эту мысль высказал в 1911 году В. А. Келтуяла, затем она была поддержана главой исторического направления фольклористики В. Ф. Миллером. Он считал, что «согласно историческому характеру этих песен нужно думать, что они были слагаемы и распространялись в среде населения, ближе стоявшего к княжескому двору и дружине…» [Миллер. 1927, 27]. Впоследствии эта точка зрения обрела большое количество сторонников, стала почти аксиомой. Однако уже в советское время, в 1930-е годы, из этого постулата были сделаны неожиданные выводы. В духе того времени к былинам начали было относиться как к «продукту культуры эксплуатирующего класса» — то есть, понятно, отрицательно.

Даже для сталинской эпохи это было то, что называется, «явный перегиб». «Перегибы» полагалось исправлять. Это было сделано, но опять же в духе времени: теория аристократического происхождения эпоса была объявлена «вульгарно-социологической», а исследователи, придерживавшиеся ее, подверглись сокрушительной критике со страниц «Правды». Тут-то теории и пришел конец. Ни о каком дальнейшем ее развитии не могло быть и речи. Ученым от лица «общественности» предложено было в спешном порядке пересмотреть свои воззрения. Показательно изменение взглядов известного знатока русских былин Ю. М. Соколова — один из многих, ученый вынужден был заняться «самокритикой» (была в советские времена такая форма партийного наказания).