Храм

Потом появились мальчишки. Они постояли в воротах, покурили, полузгали семечки. Разговаривали негромко, да Н и не прислушивался: работа ломом требует сосредоточенности; в особенности, если стараешься не повредить мозаичный мраморный пол. Мрамором был выстлан весь центральный неф. Несомненно, при социализме его должны были бы употребить на облицовку фасада какого-нибудь станичного дворца культуры. Этого не случилось. Значит, мрамор закрепили тем же раствором, что и кирпичи — навечно.

Н не заметил, когда исчезли мальчишки, а потом пришел председатель. Ни слова не говоря, он повесил свой бумазейный пиджачок на калитку и взял кирку. Работал он с умом, привычно и бережно. Хозяин.

На четвертый день после обеда появились «белазы» — три машины, а с ними еще и автокран. Их нельзя было не услышать — такие звуки здесь не водились. «Белазы» продвигались через село осторожно, чтобы ненароком не своротить какой-нибудь колодец или забор. Их канареечно-желтые корпуса плыли на уровне самых высоких крыш, весь народ был на улице — когда еще такое увидишь! Н тоже оставил работу, стоял в просвете ворот, опустив налитые усталостью руки, и просто глядел. Мыслей у него при этом не было никаких, зато было ощущение, всплывшее в душе и заполнившее ее до краев: Мария. Он почти физически ощущал ее присутствие. Не возле, а в себе. От этого в нем был такой мир, что не возникало необходимости в мыслях. Если рука наполнена — к чему пытаться вложить в нее что-нибудь еще? Я все-таки пришел к тому, о чем мечтал всю жизнь, думал Н. Но я представлял свой рай одиночеством в природе, а он оказался в женщине. Это так очевидно, так просто... Нет, нет, не утешайте, господа, я как был дураком, так, видать, дураком и помру.

Распорядившись, где разгружать машины, к нему подошел инженер. Лицо его было скучным, глаза интересовались только делом: фиксируя предстоящие работы, взгляд перепрыгивал со стен на купола, с куполов на разрушенный амвон, с амвона — на колонны; все подмечал и закладывал в память, как на счетах отщелкивал. Если сказать, что ему здесь не нравится — это было бы не совсем точно. Ему было все равно. Но страх перед начальством делал его предельно добросовестным. «Мы привезли конструкции для строительных лесов. И доски. Я сейчас прикинул — вроде бы должно хватить... Инструмент шведский, прямо из магазина... Да: на всякий случай — пару сотен кирпича... — Он заглянул в свою бумажку. — Нужна бригада?» Н отрицательно качнул головой. Инженер упорно не глядел в глаза. В нем росло напряжение: движения становились все скованней, на лице и кистях рук появился пот. Мелкий бисер пота стремительно разбухал, превращаясь в капли, которые покатили сперва из-под шляпы, а затем и по щекам. Доктор, лечивший его в детстве от мнимого аутизма, небось и сейчас гордится своим успехом, подумал Н. Но почему никто не сказал этому бедолаге, что его импотенция — всего лишь другая личина его истинного дефекта? «Через пару часов придет еще одна машина, привезет дизель и подъемный механизм. И пять бочек солярки, — сказал инженер. — Может быть, на первое время понадобится еще что-нибудь?» Теперь он разглядывал выщербленную падавшими с высоты кирпичами мозаику мраморного пола. Ни одного движения, чтобы вытереть пот. Н опять отрицательно качнул головой. «Тогда я пойду...»

Вечером объявился дождь. Неторопливый, плотный, он щедро поил весеннюю землю, но под утро ушел на юго-восток, оставив после себя мелкую морось. За окном было серо, Н то дремал, перебирая пустые, отработанные образы, то вновь засыпал. Вот так бы поваляться в постели хотя бы полдня — без забот, без мыслей; прочесть пару страниц в хорошей книжке — не важно, читал ее прежде или нет, главное, чтобы была хорошая, — и опять подремать... Мария была бы рада. Управилась бы со своими утренними делами, пришла бы к тебе, угнездившись где-нибудь подмышкой, дыша твоим телом. Спешить некуда. К чему насиловать себя, если можно просто быть?

Это не было ни малодушием, ни слабостью, а голосом тела, даже — голосом природы. Будь Н ее собственным творением — он бы так и поступил. Но для природы Н был пасынком; его создал Творец; его вело не естество, а программа, целью которой было формирование души: стоило появиться в теле хотя бы малой толике свободной энергии, как она тут же понуждала к действию — ведь только через действие, через труд могла реализоваться программа. Противиться этому, тормозить — себе дороже: и в душе, и в теле мог начаться такой перегрев, что надолго запомнишь.

Сейчас ни о чем таком Н не думал; эти мысли были передуманы давно — то ли двадцать, то ли тридцать лет назад. Тогда это было пережито и понято, урок усвоен. Но мечтать никому не заказано. Вот он и помечтал: как было бы хорошо... Впрочем, о его мечтах вы уже знаете, читали чуть выше. Стоило встать с постели, как эти мечты рассеялись без следа. Вот и вся им цена. Было бы что-нибудь стоящее — уж они бы не отпустили, сидели бы в мозгах занозой, вцепились бы вмертвую, как баскервильская собака.