Храм

Искендер поискал определение — но не смог найти. Это его удивило. Оказывается, вот так конкретно он не думал об Н. Возможно, он вообще не думал об Н, как о человеке. Н был для него функцией, везунчиком; даже не везунчиком, а чудиком, которому повезло, как одному на миллион, а он так нелеп, что даже не понимает своего счастья; а уж как распорядился этим счастьем... Но и эту мысль Искендер забраковал, потому что и он был не чужд красоте. Мало того, когда-то он мечтал посвятить красоте свою жизнь. Ну — не вышло. Но умом он понимал, что ради красоты, ради мечты можно отдать... нет, конечно же не столько, сколько, по прикидкам, было в кладе. А уж там было! — сомнений нет. Вон какую стройку потянул. И вчера Матвей приезжал; все сходится. Но я бы так не смог, признал Искендер. Конечно, чем-то мог бы и пожертвовать... Но как подумаешь, что ведь это — исполнение любой мечты... Вот потому-то оно досталось ему, а не мне, вдруг понял Искендер. Если Бог есть — он неплохо разбирается в людях. Хотя... после того, как в дело вмешался Сатана, в человеческой душе поди разберись. Мы уже не то, что задумал Бог. Но чем! — скажите мне — чем я хуже этого нелепого старика?..

Если нет положительного решения — всегда выручит ирония.

— Ваше дело... — повторил Искендер, поднял руки вверх и взглянул в далекий купол. Но когда он опять взглянул на Н, его взгляд был мягок, почти ласков. — Ваше дело — исполнять волю Провидения. Вы поводырь; ваша роль по плечу только вам. Вам одному. А выковыривать из пола окаменелое дерево может любой. И чем меньше у него будет здесь, — Искендер постучал указательным пальцем по своему низкому лбу, — тем проще ему будет с этим делом справиться. Вот так, шеф. Занимайтесь-ка своим делом. А к этой мутоте я приставлю одного мужичка — есть у меня подходящий на примете — он все исполнит в лучшем виде. И при этом даже не заметит, как это несподручно.

Н почувствовал облегчение. Сам бы он ни за что не отступил, хотя его уже тошнило от этого ковыряния. Это было не упрямство и даже не смирение, — какое уж тут смирение, если в душе не осталось ничего, кроме протеста! — это была тупая бездумная инерция. И жалкие попытки самообмана. «Я строю храм...» — передразнил он себя, и с благодарностью кивнул Искендеру.

Следующее утро он посвятил заточке лезвия рубанка. Конечно, не все утро, но часа полтора — точно. Это была сталь, с которой стоило повозиться. Точильный камень был мягче ее, он только гладил. Даже уродливые полоски на лезвии — следы выщербленного грубого точила — не поддавались его воздействию. Но Н знал, что это не так, что это только впечатление. Он гладил и гладил камнем лезвие, и как-то незаметно оно уступило, расслабилось и выровнялось, а край лезвия так истончился, что уже трудно было разглядеть, где заканчивается сталь, а где уже воздух. Тогда Н взял другой точильный камень, гладкий, как полированный мрамор. Теперь он полагался уже не на глаза, а на чувство. Ему не было скучно — ведь каждое движение приближало его к совершенству. Как жаль, с улыбкой думал он, что у меня есть цель, что я готовлю эту сталь для работы с деревом. Вот если бы у меня не было практической цели и было бы много дней впереди, — как бы порезвилась, как бы порадовалась и отдохнула моя душа!

Потом он приладил лезвие в рубанок. С этим он тоже не спешил, погружал лезвие в паз буквально по долям миллиметра. Оно еще не было видно над плоскостью рубанка — но оно уже было над ним! — и в этот момент Н зафиксировал его крепежным клином.

Пора.

Вот чего не было — он ничего особенного не ждал и совершенно не волновался. Не с чего. Разве он усомнился хоть на секунду, что обстрогает этот столб? Не в этом же дело...

Рубанок легко скользнул по дубу; тончайшая, почти прозрачная стружка закипела серпантином. Н взял ее пальцами, вдруг вспомнившими былую лечебную работу. Стружка была невесома и лишена информации. Этого Н не ждал. Что угодно — только не это. Тогда Н положил руку на брус и прислушался к ощущению. И брус был пуст. Это был просто кусок дерева. Хорошо, что я это заметил сейчас, подумал Н. Правда, и потом было бы не поздно, но лучше, когда все узнаешь вовремя. Теперь я знаю, что должен наполнить тебя. У нас впереди много времени, мы успеем. Конечно, уж в этом-то я мог бы положиться на Христа, но кто может сказать, когда у Него до тебя дойдут руки? Я не претендую на много, не в моей власти наполнить тебя Святым Духом, но сделать из тебя Крест, а не просто две скрепленных деревяшки, — это, пожалуй, я смогу.

Он вдруг понял, что берется за работу папы Карло — и рассмеялся от души.