Уже через несколько часов он будет стоять перед фараоном, и, может быть, даже Мерит будет находиться в его свите. Только при одной мысли об этом Пиай задрожал от волнения. Но, что бы ни было, ему нельзя сделать ни одного неверного шага, произнести ни одного неверного слова.
Царь встретился с друзьями во дворце, чтобы затем незаметно для народа отправиться к только что выстроенному Серапеуму. Рамзес сидел в кругу друзей, когда вошел Пиай и поклонился.
— Пиай! — воскликнул царь обрадованно. — Твой облик трогает мое сердце, садись к нам и расскажи, как дела.
Они приняли его так, как будто ничего не произошло. С полными ожидания дружелюбными лицами они слушали его рассказ о строительстве храма и о грандиозном впечатлении, которое производит его вид на каждого.
Спустя час они встали из-за стола и пошли хорошо знакомым путем по дворцовому кварталу к храму Пта, у дверей которого их ждали несколько носилок и мулов, окруженные группой телохранителей на лошадях. Никто не захотел использовать носилки, все предпочли путешествие верхом. Они миновали пирамиды Джосера и Уна, и только что проложенная улица привела их к маленькому храму, двери которого охраняли два быка Аписа из алебастра в натуральную величину. Царь и его спутники вошли в храм и поднялись по широкой лестнице.
— Здесь начинается галерея, а здесь, — Хамвезе указал на просторную комнату налево, — похоронен предшественник нынешнего Аписа.
Они подошли ближе, и Хамвезе осветил факелом искусно разрисованный саркофаг из кипарисового дерева в четыре локтя высотой. Стены погребальной камеры были покрыты письменными знаками и картинами.
Верховный жрец Птаха объяснил:
— Здесь изображена жизнь Аписа с того момента, как его нашли, и до смерти. Записано о каждом посещении фараона, о чудесах, которые совершил Апис, и приведены подробности его земного существования как живой души Пта.
Другие погребальные камеры по обе стороны галереи стояли еще пустыми и должны были послужить Вечным Жилищем для будущих поколений священных быков. В конце коридора верховный жрец Хамвезе остановился и указал на грубую деревянную дверь:
— За ней находится мой собственный Дом Вечности. Мое ка желает общаться со священной душой Пта. Здесь я буду в хорошем обществе.
Все молчали. Фараон тоже ничего не сказал, только торжественно кивнул.
К вечеру они вернулись во дворец, где царь давал своим друзьям праздничный ужин. Он обратился к Пиайю:
— Ты находишься сейчас на службе у моего сына Хамвезе, верховного жреца Пта в Мемфисе. Не тоскуешь ли ты снова по крупному заказу, такому как пещерные храмы? Мелкие заказы вряд ли могут тебя удовлетворить.
Хамвезе при этих словах сильно нахмурился, но решил промолчать.
— Нельзя все время только создавать, Богоподобный, нужно сохранять созданное. Мемфис — древний город, здесь для меня много работы…
Фараон насмешливо ухмыльнулся:
— Я вижу, ты смирился, мой друг, — и вздохнул, как под тяжелой ношей, но все поняли, что он шутит. — Мы не становимся моложе, Пиай, и ты, и я, и дорогие моему сердцу друзья… Однако ты прав: созданное необходимо сохранять, и это прекрасная, важная задача. Может быть, ты понадобишься мне снова, мой друг, если высокочтимый Хамвезе отпустит тебя ко мне на некоторое время.
После сытной еды по кругу пошли кувшины с вином, раздался смех, началась болтовня, и фараон наслаждался тем, что снова может быть, как любой смертный, просто другом среди друзей. Никто и не заметил, как пролетело время. Однако за два часа до полуночи телохранители привели к царю гонца. Тот бросился ниц и завопил:
— О милости молю, Богоподобный, ибо я принес плохую весть.
Шум стоял такой, что Рамзес его не понял. Он хлопнул в ладоши:
— На минутку придержите язык, друзья мои! Гонец прибыл явно с важной вестью.
Шум замер, и молодой человек повторил заплетающимся от страха языком:
— Я п-принес плохую в-весть из Пер-Рамзеса, о Благой Бог. Речь о…
Быстрым движением Рамзес схватил оправленную в золото половинку сердца из ляписа, висевшую у него на груди.
— Что-нибудь с Нефертари?!
— Нет, Богоподобный. Твоя третья супруга тяжело заболела и вместе с нею несколько ее придворных. Внезапно поднялась высокая температура, к ней добавился озноб и сильные головные боли. Врачи еще не уверены в том, какое заболевание наслала Сехмет.
Она предстала перед глазами Рамзеса: прекрасное упругое тело с тяжелой грудью, смеющееся лицо с чарующими бирюзовыми глазами, округлые бедра и ненасытное лоно… Эту женщину нельзя у него забрать! Даже Сехмет Ужасная не сможет этого сделать.
Царь вскочил:
— Я обеспокоен, друзья мои. Простите, я удалюсь. Завтра еще до восхода солнца я возвращаюсь в Пер-Рамзес.
Не все были потрясены этой новостью. Парахотеп и Хамвезе скрыли свое удовлетворение под каменными минами, и растроганный главный советник подумал о мгновении, когда царь прервал гонца словами: «Что-нибудь с Нефертари?!»
От его глаз не ускользнуло, как Рамзес схватился за амулет — подарок любимой. Парахотеп воспринял это как еще одно подтверждение того, что он и его сообщники действовали правильно.
14