Храм Фортуны II

— Послушай, матушка, — терпеливо продолжал цезарь, — власть в стране олицетворяю я и твои попытки вмешаться в государственные дела могут быть неправильно истолкованы. Я-то понимаю, что ты хочешь помочь и весьма ценю твои советы, но вот сенаторы...

— Сенаторы? — презрительно фыркнула Ливия. — Да, теперь ты пресмыкаешься перед ними, корчишь из себя демократа, чтобы завоевать союзников для борьбы со мной. Ты отказался от множества титулов, на которые имел право, ты запретил воздавать тебе почести, ты просто ошарашил меня, когда в курии заявил: «В свободной стране мысль и язык тоже должны быть свободны». А чего стоит это заявление: «Если кто неладно обо мне отзовется, я постараюсь разъяснить ему мои слова и дела, если же он будет упорствовать, я отвечу ему взаимной неприязнью».

И это говорит цезарь, повелитель Империи? Да у любого либертина больше гордости и достоинства!

Тиберий с хмурым видом слушал эти упреки.

— Ты унижаешься перед консулами, — продолжала кипятиться императрица, — ты позволяешь сенаторам голосовать так, как они захотят, ты оставляешь столько свободы своим чиновникам...

— Подожди, матушка. — Цезарь поднял руку. — Я хочу объяснить тебе ситуацию.

— Ты? Объяснить мне? Неужели ты думаешь, что я ничего не понимаю? Нет, дорогой мой, лучше я тебе объясню. Ты с моей помощью захватил власть, а теперь дрожишь как осиновый лист, что у тебя ее отнимут. Ты бы с удовольствием отправил меня в ссылку, но боишься Сеяна; ты бы с наслаждением раздавил всех этих крикунов из курии, но боишься... Сказать, кого ты боишься, Тиберий?

Цезарь угрюмо молчал.

— Ты боишься Германика и его армии, — презрительно бросила императрица. — Потому что без меня ты ни на что не способен. И уверяю тебя — так и будет продолжаться, пока ты не образумишься и не поймешь, что я нужна тебе больше, чем кто бы то ни было.

Цезарь продолжал молчать, глядя в пол. Его лицо покрылось красными пятнами, а губы побелели.

— Ну, не сердись, — уже более миролюбиво сказала Ливия. — Пойми, мы сейчас союзники и должны держаться вместе. Да, признаюсь, я имею доступ к власти только благодаря твоему нынешнему положению, но не забывай, что положением этим ты обязан мне и без меня можешь очень скоро его лишиться. Разве я не права?

Тиберий поднял голову. В его глазах была тоска.

— Ну вот, вижу — ты и сам все понимаешь, — дружелюбно произнесла Ливия, сочувственно глядя на сына. — Так что предлагаю тебе помириться и помогать друг другу, по крайней мере, до тех пор, пока власть наша не окрепнет и мы сможем с уверенностью смотреть в будущее.

Слова «наша власть» больно резанули слух Тиберия, но он сдержался. Да, мать, как всегда, права. Придется еще потерпеть. Но пусть она не думает, что ей удалось его обмануть своими уловками. Нет, он по-прежнему будет начеку, готовый в любой момент дать отпор. А уж когда Паулин успешно справится со своим заданием и добудет для цезаря сокровища фараонов, вот тогда ему ни с кем не надо будет считаться. Ни с матерью, ни с Германиком, ни с Сеяном.

Да за такие деньги он купит себе хоть все парфянское войско, да и армян в придачу. Кто тогда сможет ему противостоять?

Тиберий успокоился и согласно кивнул.

— Хорошо, матушка, — произнес он покорно. — Я готов. Я всегда стремился поддерживать с тобой хорошие отношения, но вот ты...

— А что я? — удивилась императрица. — Разве я тебя чем-то обидела? Если так, то извини...

— Ты еще спрашиваешь! — с горечью воскликнул Тиберий. — А кто выставил меня на посмешище с этим банкетом?

Ливия прекрасно поняла, что сын имеет в виду. Не так давно — поскольку цезарь демонстративно перебрался в новый дворец, а ей выделил комнаты в старом, и сенаторы с чиновниками уже не так спешили нанести ей визит вежливости — императрица поставила у себя в атрии золотую статую Божественного Августа и в качестве верховной жрицы нового культа пригласила самых достойных граждан и их жен на торжественный банкет.

Тиберий обиделся и заявил, что поскольку прием носит официальный характер, то и он должен играть на нем не последнюю роль. Ведь он, в конце концов, является правителем Империи,

Ливия не стала спорить и предложила ему председательствовать на собрании мужчин, а она, в свою очередь, организует вечер для их супруг.

Тиберий не почувствовал подвоха и согласился, полагая, что принимать достойных сенаторов и патрициев более почетно, чем каких-то болтливых глупых баб.

Но в результате все вышло наоборот. Поскольку банкет проходил в доме, где хозяйкой была Ливия, слуги слушались только ее, а потому на столы, предназначенные для женщин, попали самые лучшие блюда и самые тонкие вина. Мужчинам пришлось довольствоваться чуть ли не объедками.

Это, естественно, никак не могло поднять авторитет цезаря, и он ужасно разозлился на мать, выставившую его в таком свете.