Храм и рынок. Человек в пространстве культуры

Теория — это сила, если она овладевает сознанием, тем более массовым. Что же тогда может ее остановить? Разумеется, не критика противников, аргументы которых, во-первых, и сами не безупречны, а во-вторых, легко нейтрализуемы ссылками на разного рода «скрытые» или «мешающие» параметры. Теория и реальность находятся в состоянии борьбы, и успех зависит от степени их силы. Поэтому вопрос о приемлемости теории должен решаться с учетом ее жизнеспособности. Если посмотреть на вопрос о судьбе марксизма в России с этой точки зрения, то можно сделать следующий вывод: распад СССР вызван не столько осознанием несостоятельности марксистско-ленинской теории, сколько некой моральной усталостью и нравственной эрозией людей. Экономическая неэффективность, коррупция, пьянство стали причинами распада государства заодно с его официальной идеологией. И эта моральная деградация продолжается. Некоторые надеются, что переживаемые трудности, страдание и боль морально оздоровят людей. Но и эта надежда призрачна, ибо страдание и боль, ухудшение качества жизни еще никогда не приводили сами собой к моральному возрождению. Наоборот, только сильный моральный дух помогает выдержать испытания. Поэтому нет иного пути, как использовать оставшийся общественный потенциал и приступить к медленной и кропотливой работе по оздоровлению социального, экономического, правового и культурного пространства России.

ПРАВО И ВЛАСТЬ В РОССИИ

Среди многоообразных сравнений России и Европы можно выделить следующие: 1. Россия — самобытная страна, вестернизацию которой начал Петр I. «Прорубив окно в Европу», он деформировал тело России. 2. Судьба и развитие России связаны с Европой, в которую она должна войти, у которой она должна еще долго и старательно учиться. 3. Россия изначально была Европой и должна ею оставаться. 4. Россия — это полу-Европа, полу-Азия, Евразия. Поэтому вслед за поворотом к Европе она делает поворот к Азии. 5. Россия — плохая или испорченная Европа. Перечисленные подходы отмечают отдельные особенности и специфику России, однако их не следует абсолютизировать. Хотя самобытность ее не вызывает возражений, тезис об органичности все-таки вызывает сомнения, ибо росссийское государство складывалась в ходе нормандских, византийских, татаро-монгольских, европейских (немецких, французских и иных) влияний. Их последствия на уровне повседневных форм жизни и социальные институты не изучены, но очевидно, что восточный способ собирания дани и до сих пор остается руководящей стратегией в отношениях центра и периферии.

Этот краткий обзор хорошо известных страниц истории России наводит на разноречивые выводы. С одной стороны, поражает постоянство, с каким верховная власть обращалась к европейским рецептам переустройства общества. Глядя на неоспоримые преимущества Запада, от него, конечно, невозможно отказаться. Реализация этого желания сталкивается с сопротивлением российского коллективистского менталитета. Поскольку у нас человек эгоистичен и анархичен, пугающим выглядит вопрос: что будет связывать автономных индивидов, отдавшихся жажде наживы, если разрушатся традиционные ценности, составляющие основу совести русского человека, которые и так не действовали, но составляли моральную опору власти и тем самым легитимировали ее. Русская душевность всегда уживалась и дополнялась репрессивностью, ибо без власти она оказывалась совершенно бессильной. Голод и страх — вот что двигает нищей голодной толпой, и поэтому надежды на свободных индивидов оказались несбыточными.

Сила и справедливость издавна опосредуются правом, и непринятие его важной цивилизующей роли является одной из вызывающих сожаление особенностей российского менталитета. Для него характерно христианско-православное представление о том, что власть — это форма осуществления силы, не способствующая справедливости. Таким образом, справедливость, оказываясь совершенно бессильной, неспособна осуществиться в нашем мире. Дилемму, сформулированную Ф. М. Достоевским в известной «Легенде о Великом инквизиторе», и до сих пор еще не преодолели некоторые российские интеллигенты, остающиеся в устойчивой оппозиции к власти. Между тем право — это не только инструмент утверждения господства сильного, но и ограничитель произвола. Сила, выражающая и обосновывающая свои претензии в открытом дискурсе, устанавливает формальные общепризнанные границы, которые прежде определялись в ходе борьбы одной силы с другой. Таким образом, право — это некоторый компромисс силы и сраведливости, благодаря которому сила становится отчасти справедливой, а справедливость — сильной. Отсюда следует важность развития права.