Храм и рынок. Человек в пространстве культуры

Жить — значит ждать смерти на этой земле, но это не означает, что смерть пустое ничто или конечная цель. Все мы называемся смертными, ибо введены в саму суть жизни и смерти. Хайдеггер абстрактно тематизировал связь бытия и смертности человека, которую он понимал как «мою-смерть-в-будущем» и этим следовал основному способу представления смерти во времени эпохой модерна, минимизирующей могилы и тем самым исключающей смерть из пространства. И все же Хайдеггер сделал значительный шаг для ее возвращения и использовал в «Бытии и времени» опыт символического общения с умершими. Его понятия пограничного опыта, существования перед лицом ничто, жизни как умирания являются важными экзистенциалами, возвращающими человека к забытому опыту смерти. Он вовсе не романтизирует жизнь и не воспевает «дух смерти». Особенно в поздних своих сочинениях он заботливо печется о смерти как соседке жизни, которая готовится принять в свои объятия человека. (Heiedegger M. Die Sprache im Gedicht. Uterwegs zur Sprache. Tubingen, 1972.) Таким образом устанавливается символический обмен между жизнью и смертью: умирая, человек приходит к себе, и смерть вновь оказывается, как у древних, равнозначной рождению. Здесь тоже, конечно, не обошлось без некоторого перекоса хрупкого равновесия. У Хайдеггера кладбищенский порядок господствует над миром живых. Его смертные ведут себя столь же тихо, уединенно и отрешенно, как умершие.

ПРИЗРАКИ МЕРТВЫХ

Отказ от мертвых — побочный продукт развития капитализма, главной целью которого является неосознаваемое отвращение к смерти и умиранию. Это проявилось и в эволюции власти, прежде опиравшейся на древнее право на смерть, а затем постепенно переместившейся в сферу управления жизнью. Культ жизни, здоровья, долголетия привел к забвению умерших, они лишились отведенного места и времени общения с нами и как бы растворились в воздухе. Как ни странно, обряды похорон стали более пышными, что связано с экономикой, но обряды поминовения и общения с мертвыми сократились и формализовались. Тот, кто умер, исчез навсегда и безвозвратно, он перестал существовать. Однако цена, которую пришлось платить за эту радикальную утопизацию, оказалась довольно высокой. Живые прекратили общаться с умершими, они забыли дорогу на кладбище, утратили способность вступать в сложно-противоречивые символические отношения с ушедшими и тем самым Разрушили пространственный порядок жизни и смерти старой танатотопологии. Вместо того чтобы и дальше культивировать смерть, люди забросили ее, и она одичала. А ведь если закрыть тюрьмы, то в социальном пространстве установится криминальный порядок.

Так и забвение дороги на кладбище привело к тому, что мертвые сами приходят к нам, причем делают это спонтанно и беспорядочно. Они обескровливают нас, истощают нашу энергию и тем самым ускоряют смерть. Наши и без того мертвые города становятся городами мертвых.

Строго говоря, смерть не может быть изучена научными методами, ибо она представляет собой уникальный и неповторимый для отдельного человека опыт. «Каждый умирает в одиночку» — в этих словах заключена еще и невозможность повторения, обобщения и сообщения об опыте смерти. Даже если бы ученый воскликнул в момент приближения кончины: «Принесите приборы, я буду констатировать данные!», — то и в этом случае он ничего бы не сумел нам передать. Необходимы какие-то иные способы изучения этого загадочного явления. Историко-культурные и феноменологические описания должны быть дополнены рассказами о разного рода стражах и вестниках смерти, о существах, вернувшихся к нам из мира мертвых. Все истории с привидениями содержат одну мораль: если нарушен порядок смерти, то умерший не находит себе места в загробном мире и может вернуться обратно, угрожать или беспокоить живых, пока они не восстановят нарушенную гармонию. И наоборот, живые не должны беспокоить мертвых, они не могут во внеурочное время посещать кладбища и, сокращая путь, экономя силы и обувь, пересекать их на пути от места работы к дому.

Истории о привидениях обычно анализируются либо как символическое выражение загадок загробного мира, либо как неоспоримое свидетельство глупых предрассудков и грубых заблуждений непросвещенных людей. И в том и в другом случае они воспринимаются как повествования во времени и о времени, ибо вращаются вокруг вопроса о том, есть или нет, существуют или не существуют привидения, реальны или призрачны, материальны или идеальны все эти фигуры.