Храм лис

Теперь они относились к ней по-дружески, эти лисы, приветствовали ее, сидели рядом, заглядывали в глаза. Но никогда не приходила та стройная лиса с белым пятном между раскосыми зелеными глазами. Джин хорошо узнала смуглую женщину Фьен-ви и крепких слуг. А из разбросанных в округе деревень к храму приходили пилигримы; они украдкой, со страхом взирали на нее, когда она сидела на скамье рядом с лисами, и даже простирались перед ней ниц, как будто она какое-то божество, перед которым следует преклоняться.

И каждый день был точно таким, как день предыдущий. И она думала: «Дни без печали, без страха, без радости, без надежды ничем не отличаются друг от друга. И поэтому нет никакой разницы, умру я завтра или через год».

Какую-то сверхсильную анестезию получила ее душа — то ли от загадочной женщины на ступенях, то ли от Ю Чина. Она не испытывала никаких эмоций. И даже к будущему ребенку не было никакого чувства. Джин знала только, что должна его выносить.

Но однажды она ощутила слабое любопытство. Она хорошо понимала, что у мудрого священника из Храма лис есть свои средства, чтобы узнавать новости о мире.

Она спросила:

— Чарлз знает о засаде… о том, что я еще жива?

— Еще нет. Посыльные, которых к нему отправляли, не дошли до него. Пройдет несколько недель, прежде чем он узнает.

— И тогда он придет сюда, — сказала Джин, — ребенок уже родится, когда он придет сюда, Ю Чин?

Он ответил:

— Да.

— А я буду жива, Ю Чин?

Он промолчал. Она рассмеялась.

В сумерках, в середине часа собаки, она подошла к нему в саду, у бассейна.

— Мое время пришло, Ю Чин. Ребенок шевелится.

Ее отнесли в храм. Она лежала на кровати. Смуглая женщина ухаживала за ней. В храме горел единственный светильник из молочного гагата, сквозь его прозрачные стенки видны были огни свеч — как пять маленьких лун. Джин почти не чувствовала боли. Она подумала: «Я, наверное, обязана этим Ю Чину». И минуты летели, пока не наступил час кабана.

Она услышала, как кто-то царапается в дверь храма. Священник приоткрыл ее. Он заговорил негромко, произнес одно слово, — он его часто произносил, и Джин знала, что оно означает «терпение». Сквозь приоткрытую дверь ей виден был сад. Там горели маленькие круглые зеленые огоньки. Десятки огоньков, словно фонарики гномов.

Она сонно сказала:

— Мои маленькие лисы ждут. Пусть они войдут, Ю Чин.

— Еще нет, дочь моя.

Прошел час кабана. Прошла полночь. В храме царила полная тишина. Джин казалось, что весь храм ждет. И даже бледное пламя пяти маленьких лун на алтаре тоже ждет. Она подумала: «И ребенок ждет… чего?»

Тут она почувствовала острую боль и закричала. Смуглая женщина крепко держала ее за руки, которыми она пыталась колотить воздух. Священник сделал знак, и в зал вошли четверо крепких слуг. Они принесли сосуды с горячей водой и с водой, от которой не шел пар, и Джин решила, что в них вода холодная. Слуги не смотрели на нее, они подходили, отвернувши лица.

Священник коснулся ее глаз, погладил по бокам, и боль ушла так же быстро, как появилась. Она видела, как слуги налили воду в древнюю тангскую купель и ускользнули.

Она не заметила, как открывалась дверь, но теперь в храме оказалась лиса. Призрачная в тусклом свете храмовой лампады, она приблизилась грациозной походкой… лисица, изящная, как женщина… с раскосыми глазами, зелеными и яркими, как бриллиант… лисица-спасительница, которую она назвала сестрой…

И вот уже перед Джин — необычное женское лицо. Изящное лицо с раскосыми зелеными глазами под широким белым лбом, красновато-рыжие волосы слегка приподнимаются, и среди них виден клок серебра… глаза смотрят на нее, смотрят одновременно с лаской, насмешкой и легкой угрозой.

Женщина обнажена. И хоть Джин Мередит не может оторвать взгляда от ее зеленых раскосых глаз, она видит изгиб тонких плеч, круглые груди, стройные бедра. Джин почувствовала щекочущий холодок в груди… приятный холодок… как будто женщина погружается в нее, становится ее частью. Лицо придвинулось почти вплотную… оно еще ближе… еще… глаза теперь совсем рядом… и насмешка и угроза из них исчезли… в них теперь только мягкость и обещание… Джин почувствовала, как холодные губы касаются ее губ…

Лицо исчезло. Она тонет, тонет, не сопротивляясь… уходит в сверкающую серость… в мягкую слепую тьму… тьма приняла ее… Она испуганно воскликнула:

— Мартин! — Потом снова, с радостью: — Мартин!

Одна из пяти лунных ламп в гагатовом светильнике померкла. Пламя заколебалось. Погасло.

Смуглая женщина лежала лицом вниз на полу рядом с постелью. Священник коснулся ее носком ноги. Сказал:

— Приготовься. Быстрее.

Фьен-ви склонилась к неподвижному телу.

Что-то шевельнулось у алтаря. Из тени к тангской купели приближались четыре лисы. Четыре самки, — двигались они, как грациозные изящные женщины, у всех красновато-рыжая шкура, глаза яркие, цвета морской волны, и на лбу у каждой серебристо-белое пятно. Они собрались вокруг смуглой женщины.