Храм Луны

— Не говори глупостей. А то меня того и гляди сердечный приступ прихватит.

— Все оформляется очень просто. Я хоть сегодня вызову юриста…

— Но, Солли…

— Может, я заберу с собой несколько картин, а все остальное пусть будет у тебя.

— Так не пойдет. Не знаю, почему, но не стоит все это…

— Я только об одном тебя прошу, — продолжал он, как бы не слыша ее возражений. — Хочу, чтобы ты написала внятное завещание, по которому дом отошел бы Хэтти Ньюкоум.

— Нашей Хэтти Ньюкоум?

— Именно. Нашей Хэтти.

— Но, Сол, ты думаешь, так будет по-честному? Я насчет того, что… Хэтти, ну ты понимаешь, она…

— Что «она», тетя Клара?

— Цветная. Хэтти — цветная.

— Если она к этому нормально относится, то и тебе не стоит беспокоиться на этот счет.

— А что скажут люди? Цветная женщина живет в Клифф-хаусе. Мы оба прекрасно знаем, что в этом городе цветные могут быть только прислугой.

— Все равно, что скажут люди, ведь Хэтти твоя лучшая подруга. Насколько я понимаю, единственная. И зачем же оглядываться на мнение других? В этом мире нет ничего важнее того, как мы относимся к своим друзьям.

Тетя Клара наконец поняла, что племянник не шутит, и затряслась от смеха. Все предположения касательно собственной судьбы, которые она сделала в последние несколько минут, вдруг рассыпались, и она едва могла этому поверить.

— Да-а, единственно плохо то, что сперва я должна помереть, прежде чем дом перейдет к Хэтти, — проскрипела она. — Вот бы самой на это поглядеть.

— Если небеса таковы, как их описывают, то тебе это удастся.

— Прости меня, Господи, но я так и не пойму, к чему ты все это задумал.

— И не надо. У меня есть на то свои причины, и тебе незачем в них вникать. Я просто хочу с тобой сначала кое о чем поговорить, а потом мы все обсудим до конца.

— О чем это — «кое о чем»?

— О прошлом. О том, что было давно.

— О театре «Галилей»?

— Нет, не сегодня. Меня интересует другое.

— А-а, — протянула тетя Клара и тут же смешалась. — А тебе ведь всегда нравилось слушать мои рассказы о Рудольфо. Как он укладывал меня в ящик и распиливал пополам. Отличный был трюк, лучший во всем представлении. Помнишь?

— Конечно. Но сейчас я хотел бы поговорить о другом.

— Как хочешь. Воспоминаний у меня хоть отбавляй. Поймешь, когда будешь в моих годах.

— Я все время думаю о своем отце.

— А-а, твой отец. Да, это тоже было давно, правда. Не так давно, как кое-что другое, но давно.

— Я знаю, что вы с дядей Бинки приехали сюда уже после того, как он пропал. А не помнишь ли ты чего-нибудь о поисковой экспедиции, посланной за ним?

— Обо всем договаривался твой дед, с этим, как его?..

— Мистером Вирном?

— Ага, с мистером Бирном, отцом того парня. Они с полгода их искали, но так ничего и не нашли. Бинки, видишь ли, тоже ездил туда ненадолго. Вернулся весь напичканный всякими бреднями. Это он решил, что их убили индейцы.

— Но он ведь только предполагал, верно?

— Бинки был мастер на всякое вранье. И на унцию не было в его словах правды.

— А моя мама? Она тоже ездила туда?

— Твоя мама-то? Нет. Элизабет все время просидела здесь. Куда ей… ну как бы это сказать?., куда ей было путешествовать в ее положении.

— Она была беременна?

— Конечно, и это тоже.

— А еще что?

— Ну, у нее с рассудком тогда не все было в порядке.

— Она уже была психически больна?

— Элизабет всегда была, как бы это сказать, не в себе. То она вся в миноре, а через минуту, глядишь, — смеется и поет. Так было еще когда мы познакомились. Мы тогда называли это нервами.

— А когда это состояние стало ухудшаться?

— Когда пропал твой отец.

— Все шло постепенно или она помешалась мгновенно?

— Мгновенно, Сол. Такая жуть была.

— Ты видела это?

— Своими собственными глазами. Все до конца. Никогда не забуду.

— Когда это случилось?

— В ту ночь, когда ты… ну, в общем, однажды ночью… не помню точно, когда. Однажды зимней ночью.

— И какая то была ночь, тетя Клара?

— Снежная. На улице был мороз и вьюга. Это я запомнила, потому что врач с трудом до нас добрался.

— Это было в январе, да?

— Возможно. В январе часто идет снег. Но я точно не помню.

— А не было ли это одиннадцатого января? Ночью, когда я родился?

— Ох, Сол, ну что ты пристал ко мне. Это было так давно и теперь совсем не важно.

— Это важно для меня, тетя Клара! Кроме тебя, мне некому об этом рассказать. Понимаешь? Ведь у меня никого не осталось, кроме тебя!

— Не кричи, ради бога. Я прекрасно слышу, Соломон. Не надо давить мне на психику и ругаться.

— Я не ругаюсь. Я просто пытаюсь задать вопрос.

— Ты же знаешь ответ. Минуту назад я его тебе выболтала и теперь весьма об этом сожалею.

— Не надо сожалеть. Главное — сказать правду. Нет ничего главнее правды.

— Просто это все было та… так… Ты не думай, что я сочиняю. В ту ночь, понимаешь, я сидела в ее комнате. Мы с Молли Шарп обе были там, ждали доктора, а Элизабет так кричала и металась, что я думала, стены обрушатся.

— Что она кричала?

— Жуть всякую. Меня аж тошнит вспоминать об этом.

— Расскажи мне.

— «Он хочет меня убить, — орала она. — Он хочет меня убить. Его нельзя выпускать!»

— Это она обо мне?