Храм мотыльков

Миссис Норис вернулась через полчаса, ровно к обеду, в сопровождении своего спутника. Доктор Браун тем временем стоял у окна и смотрел на белый заснеженный двор; кроме человека, расчищавшего снег, на улице больше не было никого. «Наверное, холодно выходить курить на улицу в такую погоду», – подумал про себя доктор. В комнате миссис Норис было тепло, даже слишком тепло, и он, Фредерик Браун, не смог бы здесь долго находиться с закрытым окном. Ему нужен был свежий воздух, он был человеком достаточно закаленным из-за холодного дома, который, по словам его супруги Мэри, был абсолютно непригоден для жизни.

– О, вы еще здесь, доктор… – сказала старушка, когда вошла. – Мы думали, вы давно ушли.

– Мне уйти, миссис Норис?

– Если хотите, можете остаться. Вы дослушали Моцарта? Я могу включить вам Баха…

– Не стоит, – запротестовал доктор. Классическая музыка его угнетала и наводила на всякие грустные мысли. Фредерику не давал покоя его пациент, теперь уже «безымянный». Он понимал, что должен сложить в уме очень сложный пазл, многих деталей которого попросту не хватает.

– Как скажете, доктор Браун. Адольф Добельманович, как вы можете не видеть, что я поправилась на три с половиной килограмма? А? Вы мне льстите, нахваливаете меня, делаете вид, что не замечаете ч… – она оборвала свой монолог на полуслове, внимательно послушала тишину, а затем снова продолжила:

– Боже мой… – Лицо миссис Норис приняло страдальческий вид. – Если я узнаю, что вам нравятся толстушки, то я сяду на строжайшую диету и буду пить только воду. Я вам назло стану ана…

Она вновь замолчала, словно прислушиваясь к неизвестному источнику. А затем ее лицо расслабилось, и на мгновение она всем телом вздрогнула, словно ее в самом деле кто-то касался сейчас.

– Вы – самый нежный человек в моей жизни, Адольф Добельманович. Дни, проведенные с вами – такие же незабываемые и прекрасные, как и то время, когда я была молодой и цветущей. Когда на меня обращали внимание мужчины – симпатичные и бедные, знаете, бедность – это отсутствие красоты, высокие и низкорослые, толстые и худые. На меня обращали особое внимание красивые женщины, они либо мне завидовали, либо восхищались мною. Адольф, знаете, по какому критерию я выбирала, с кем из мужчин мне пить кофе? – В этот раз мадам не стала дожидаться ответа своего собеседника. – Запах! Если мужчина пах для меня молоком, как пахнет головка у младенца, то этот мужчина мне был интересен. Как минимум потому, что со временем он не начнет в нашей квартире вонять. А вонь раздражает, Адольф Добельманович, мужская вонь хуже холеры. Если мужчина при знакомстве изначально не особо приятно пахнет, то вскоре, после какой-то ссоры, он начнет вонять, как лучшие сыры Франции. Но нет, сыры я очень люблю, не знаю, почему вдруг пришло такое сравнение, он, скорее, начнет пахнуть, как протухшее белье. И знаете, мой дорогой…

Доктор Браун не мог больше этого слышать и решил незамедлительно покинуть комнату и поговорить с миссис Норис в другой раз, когда ее возлюбленный, Адольф Добельманович Пульк, покинет ее дом и перестанет отвлекать старуху от мира доктора Брауна.

– До встречи, миссис.

– Вы уходите, доктор?

– Я зайду к вам завтра утром, не стану вас отвлекать от беседы. Прекрасного дня вам и Адольфу Добельмановичу.

– До свидания, доктор Браун.

Когда Фредерик поднялся на четвертый этаж, то первым делом отыскал санитара Гарри и спросил у него – кормил ли тот его пациента, как он ему велел.

– Да, все, как вы сказали. Я его только что покормил завтраком.

– Прекрасно, Гарри. Продолжайте в том же духе и помните, что это очень важно.

– Я понимаю, доктор Браун.

– Можете открывать дверь.

– Как скажете.

Санитар достал из кармана ключ и отворил дверь. Фредерик включил свет.

– Здравствуйте, Безымянный.

– Доктор Браун, не ожидал встречи с вами сейчас. Вы говорили, что придете к вечеру.

– А сейчас, по-вашему, что? – спросил Фредерик, присаживаясь на стул.

– Сейчас утро. Самое длинное утро в моей жизни. Знаете, здесь время идет по-другому, не так, как у вас. Один час в этой рубашке и повязке на глазах мог бы вам показаться вечностью, доктор Браун.

«Проглотил наживку. Прекрасно», – довольно улыбнулся доктор, а затем принял серьезное выражение.

– Вы правы, Безымянный, мне показалось, что вечер – не самое подходящее время для разговоров с вами. Утро длинное, успеем и поговорить, и отдохнуть друг от друга. Так что вы скажете мне о кафе «Хобот альбатроса»?

– Какое-то странное название, доктор, не находите? Такое мог придумать только человек изощренного склада ума. Сейчас же представляется птица с длинным слоновьим хоботом.

– И?

– Что «и», доктор? Я понятия не имею о кафе «Хобот альбатроса».

– Я сейчас разговариваю с Ричардом Ло?

– Вы сказали, что Ричард Ло умер от сердечного приступа вчера утром, и обвинили меня в том, что я украл его имя и присвоил его себе.