Храм ночи

Троцеро только хмыкнул и отправился вздремнуть, оставив короля вышагивать по нагретой зингарским солнцем палубе. Когда впередсмотрящий возвестил с верхушки мачты, что флот подходит к гавани Шамара, губы Конана скривились в грустной усмешке.

«Коронованные выродки, с водой вместо крови, — бормотал он, идя навстречу ненавистным придворным, встречающих флагман. — Все короли хайборийского мира — безнадежные трусы. Вскоре Кром глянет на этот мир и нашлет Великую Зиму. Проклятье! Ни одной приличной драки за три года. Где храбрые и предприимчивые наемники, свергающие законных правителей? Где хоть один завалящийся заговорщик? Кром, даже пикты ушли вглубь своих дебрей. Не могу же я воскресить Тот-Амона или напасть на своих соотечественников».

Конн, вместе с Троцеро и слышать не хотели о завоевании Стигии. Хотя Конан раз за разом пытался им доказать, что настоящих черных колдунов и демонов к этим, к радости Нергала, наступившим временам повывели, а хваленой армии стигийцев далеко до аквилонского воинства. Оставались лишь бесконечные смотры да учения. От безнадежности киммериец, некогда один из самых свободолюбивых натур среди наемников Хайбории, стал ревностным поклонником железной дисциплины. Любой полк, каждый гарнизон аквилонской армии был теперь вымуштрован и вышколен, королевство напоминало отлаженный боевой механизм, и это вселяло робость не только в ближайших соседей, уже наученных горьким опытом безнадежных войн с аквилонским владыкой, но и в дальних недругов.

Даже дремлющая за пустынями и горами таинственная Гиркания, казалось, стала кроткой овечкой, направив свои жадные взоры на северные земли Вендии.

— Вендия! Кром! Как же я мог позабыть о прекрасной Вендии, славных Ильбарских горах и очаровательной Жазмине! — в смятении заметался король по пиршественной зале.

Веселье вмиг стихло, лицо Конна вытянулось, а Троцеро, подавившись очередной шуткой, которую он самым любезным тоном нашептывал в розовое ушко хихикающей девице, замолк и схватился за голову. Вмиг глаза киммерийца лихорадочно заблестели. Он машинально опрокинул в себя целый кубок вина, услужливо протянутый оруженосцем, и принялся тереть знаменитую сокольничью рукавицу на левой руке.

— Жазмина!

Конан, правда, с трудом мог вспомнить черты лица Деви, но, Кром, какая разница, как она выглядела!

— Что была за женщина! — вновь воскликнул Конан и обрушился на трон, будто подвыпивший возница на стог сена.

Посеребренные ножки жалобно скрипнули, а скипетр со стуком упал на ступени. Капитан одного из гвардейских полков подхватил его и благоговейно протянул киммерийцу, но государь отмахнулся от символа державной власти, как от назойливого насекомого, и продолжал восторженным голосом:

— Что это была за женщина, хвост Нергала мне в глотку!

— Южанки, если это, конечно, не гирканские скелетины, — само очарование, мой король, — проговорил капитан, продолжая протягивать скипетр.

При этих словах Конан, наконец-то заметив гвардейца, сграбастал офицера своими лапищами и обнял, да так, что у того затрещали кости:

— Молодец, капитан! Налейте ему. Выпьем вместе. За южанок!

— За южанок, — провозгласила в одно горло свита, уже привычная к выходкам своего короля.

Конн остался сидеть с каменным лицом, так и не притронувшись к кубку. Троцеро же медленно встал и провозгласил:

— За южанок, даже если они гирканского поганого племени. Я знавал когда-то одну танцовщицу из Кутхемеса… или нет, пожалуй, не танцовщицу, и… пожалуй…

Послышались смешки, а Конан, хлопнув себя по коленям, заревел:

— И, пожалуй, не из Кутхемеса… и — не одну, а двух восьмигрудых плясуний из акитского циркового балаганчика, так, что ли, старый греховодник? Тоже мне, митраист досточтимый. А глаза, глаза у этих демониц, поди, зеленые были, с красными пятнышками, как у самого Нергала, а, Троцеро?

И последовали такие подробности, что некоторых чувствительных матрон пришлось едва ли не на руках выводить из пиршественной залы. Бравые вояки-гвардейцы, северяне-телохранители так и грохнули, стуча в восторге кубками о стол. Троцеро продолжал невозмутимо улыбаться, но его недавняя собеседница поспешно отодвинулась от старого графа с таким ужасающим прошлым.

Отхохотавшись, Конан словно протрезвел:

— Господа советники! Конн, сын мой! Я немедленно хочу иметь исчерпывающие сведения о Вендии, о делах на границе с Гирканией и о правительнице Вендии, прекрасной Жазмине. Пирушка откладывается до вечера.

При этих словах все приуныли и стали подниматься из-за столов.

— Отец, зачем тебе известия из далекой и никому не нужной Вендии? — мрачно спросил Конн, понимая, куда дует ветер.

Троцеро же безнадежно тряхнул головой и поволок к выходу, держа за рукав, главного картографа королевства, делая свободной рукой приглашающий знак остальным членам Военного Совета.