Храм перманентного детства

– Тихо вы, блин, – шёпотом вдруг сказал забывший про штаны Гриша. – Кажись Сафон сюда дует!

В метрах пятнадцати от ребят стоял жестами соглашающийся с дедушкой Сафон, а рядом друг его – Свищ.

– Да-да, отец! – кивал головой Сафон.

– Пожёстче там с ними, парни!, – наставлял «отец», размахивая кулаком и оборачиваясь уже, чтоб уйти, наконец.

– Всё сделаем! – сказал Сафон, прихлопнув кулак ладошкой, и вдвоём они двинулись на ребят.

Дети Сафона во дворе боялись. Он появлялся неожиданно, нападал исподтишка: из-под скамейки, из-за угла, подстерегал за деревом. Носил он круглый год модную в те времена американскую шапку-бомжовку, натянутую на глаза так, что приходилось ему задирать вострый нос, чтоб видеть в ней. Рукава ветровки его всегда были растянуты и болтались, скрывая хилые руки. В одном из рукавов Сафон прятал целлофановый пакетик с налитым в него схожим с соплями веществом и то и дело, поднося его к лицу, втягивал в лёгкие ядовитые пары. Потом он ходил приплясывая на одну, а то и на две ноги сразу, и рукава мотались в разные стороны, как у Петрушки, а в высунутом наружу зелёном языке заплетались лихие чудные песни.

Глаза его тогда вылезали из-под шапки и выражали как будто бы счастье, а как будто бы и нет. Но заснувший на лужайке, Сафон был уже не опасен, да и вообще не так он был опасен, как друг его Тужик – двухметровый детина в такой же шапке-бомжовке круглый год и дутой синей куртке с металлическими кнопками.

Обычно всё происходило так: Сафон подходил к детям и ласково требовал у них денег, а Тужик стоял молча и придавал уверенности словам Сафона. Иногда, обнаглев, Сафон подходил и один («А то Тужика щас позову!») и бил, если «Чё непонятно?!», жертву под дых. Он инстинктивно чуял, что синяк на лице был бы явной уликой против него и выбирал для удара мягкие, пружинистые места.

Тужик клея не нюхал – он любил выпускать газы и выковыривать «динозавров» из носа. В школе редко беспокоились по случаю его отсутствия…

Ох, с детства ненавижу я все эти школы, детсады, диспансеризации и всевозможные комнаты милиции. Прервёмся, уважаемые. Помечу вот именно сегодня, когда я отправился выполнять свой, так сказать, гражданский долг, – то есть: оплачивать коммунальные услуги, – в сберкассе наткнулся я на человеческую очередь, точнее, на её конец, обозначившийся двумя слабополыми: мамой и дочкой. Обе тщательно сосали карамель на палочке и одеты были почти одинаково; девочка была как девочка, а мама – как девочка только на голову выше. Я не стал спрашивать – кто крайний: и так было видно, что дальше некуда.

Так я, очарованный, всё стоял и смотрел, как ловко они орудуют язычками, успевая при этом перешёптываться, как вдруг подошёл охранник и прикрикнул на них сердито: «Что это вы и дома на столе сидите?! Ну-ка встать!» Обе, покраснев, вскочили, пристыженные злым дядькой, а я только теперь заметил, что всё это время, пока отсутствовал охранник, они сидели на его маленьком столике, выспавшись на котором, тот отходил умываться.

– А нам точно сюда? – шёпотом спросила дочка.

– Да, – ответила мать.

– Ща, – сказала ей дочка и побежала выбросить в урну фантики от конфет.

В абсолютной невоспитанности их, по крайней мере, не укоришь.

Устав вскоре сосать карамель и желая, видимо, поскорее с нею расправиться, они так бойко заработали всем ротовым аппаратом, что я слышал, как стучат об щёки их карамельки, а палочки от них – о края губ,  – напоминая метроном. Эх, вот попадётся кому-нибудь жена с тёщей – обсосут ведь, как липку, – места живого не оставят!

Очередь всё же дошла и до меня. Я оплатил квитанцию и вышел, терзаясь раздражением. Увидев ребёнка на трёхколесном велосипеде, я почувствовал, будто солнечный лучик прожёг моё сердце, прогнав тревогу и мятеж. Но, перебегая на красный, я чуть не был сбит махровым буржуем на джипе, и тревогу и мятеж мне как рукой вернуло.

***

Да, Тужик и сейчас отсутствовал (от боли в подлобье он всю ночь издавал ужасные крики и рёв, за что и был отправлен звонком соседей до места назначения пилюль), и поэтому его замещал Свищ, чуявший слабость  в людях, как волк – мочу зайца, но при первой же опасности, несшийся от угрозы дай бог ноги. Сафон особо не рассчитывал на такого напарника и часто применял особую тактику, заключающуюся в усыплении подозрительности клиента: показывал детям украденную машинку с открывающимися дверками или рассказывал, как у одного богатого мальчика играл на компьютере. Так, связывая нитью разговора детей по рукам и ногам, он легко выуживал из их кармашков и хватал своими смуглыми от уличной пыли ручонками монеты и бумажки, данные заботливыми родителями на булочки с маком, талончики на автобус, жвачку – подарок для девочки, а также – сигареты, пиво и презервативы для них обоих. Потом Сафон шёл в хозяйственный и обогащал создателей моментального клея. Бывало, что питался он и краской серебрянкой, но это уже по большим праздникам.