Храм Согласия

Всем безумно хотелось домой, к нормальной гражданской жизни, и в каждом голосе и в общем хоре было столько тоски и столько надежды на выстраданное счастье, как казалось всем тогда, на счастье, завоеванное безусловно, безоговорочно.

– А у тебя хороший голос, – сказала Александре “старая” медсестра Наташа.

– А что, я пела?! – Александра смутилась до слез. Она не слышала своего голоса в общем хоре, вопрос Наташи застал ее врасплох, и она почувствовала себя так, как будто ее уличили в чем-то нехорошем. Со дня исчезновения Адама она ни разу не пела, даже наедине с собой, а сейчас… Значит, она, Александра, выходит на новый виток своей жизни? Без Адама? Нет! Нет! И еще тысячу раз нет!

Женщины продолжали убирать с песнями, а Александра драила пол молчком, как провинившаяся, как застигнутая на чем-то постыдном, чему нет и не может быть оправдания.

Маляры-чехи начали красить оконные рамы с улицы, и запах масляной краски проникал в помещение. Когда домыли полы, Папиков позвал Наташу и Александру прокаливать кварцевыми лампами будущую операционную. А там вскоре вернулся и Ираклий Соломонович Горшков с четырьмя студебекерами, груженными чуть ли не под брезентовые потолки.

– У нас все есть! – громко кричал посреди двора Ираклий Соломонович. – И для девочки, и для мальчики, и для всем – все есть!

Санитары сколотили во дворе длинные столы, лавки, санитарки застелили столы остро пахнувшей новенькой клеенкой в розовый цветочек, извлеченной из привезенных Горшковым несметных сокровищ, и скоро всех позвали на обед – и наших, и чехов. На первое подали борщ с настоящей свежей капустой – в каких парниках достал ее Ираклий Соломонович, одному Богу известно! – на второе была гречневая каша с тушенкой, обильно посыпанная свежей петрушкой и укропом. Обед действительно был подан к столу, потому что люди ели не из котелков, а из тарелок. И глубокие тарелки для первого, и мелкие – для второго были из единого сервиза тончайшего сербского фарфора, наверное, сервиз был персон на шестьдесят, не меньше, его тоже, конечно же, привез из своего последнего набега Ираклий Соломонович. Он был так доволен, что вверенные ему люди наконец едят по-людски, что слезы умиления стояли в его голубых глазках.

Компот из сухофруктов разливали по высоким пивным кружкам, хотя и стеклянным, но очень тяжелым.

– А за ужином, – пообещал Ираклий Соломонович Горшков, – за ужином будет сто грамм. За Победу! – И он гордо поднял над головой маленький, крепко сжатый кулачок.

После обеда был объявлен получасовой перекур, а там снова взялись на работу. Сделавшие еще одну ходку автомашины привезли с немецких складов новенькие госпитальные кровати, столы, стулья, тумбочки – знал “места” Ираклий Соломонович, ох, знал!

Под руководством Папикова несколько наиболее ловких молодых врачей и санитаров начали монтировать операционную. Александра и “старая” Наташа были здесь же и вместе с полковником подсказывали работникам, что куда, что как и где лучше. Не зря говорил Папиков: “За одну хорошую операционную сестру я отдам двух посредственных хирургов”.

– Викинуть! Викинуть все чертовам бабушкам! – раздался из коридора визгливый и гневный голос героя недавнего обеда Горшкова.

Стоявшие вблизи друг друга Папиков и Александра с улыбкой переглянулись.

– Чего это он завелся? – спросил сам себя Папиков и добавил, обращаясь к Александре: – На него непохоже, пойдемте глянем.

Выяснилось, что осталась неприбранной маленькая узкая комнатушка больничного архива, стеллажи которой снизу доверху были забиты коробками с медицинскими карточками и папками. Никто не рискнул разорять эту оставленную в неприкосновенности прежними владельцами комнатушку, а Ираклий Соломонович был в бешенстве и неловко, но энергично вываливал содержимое стеллажей на пол.

– Викинуть все!

Полковник Папиков молча подошел к полковнику Горшкову, по-отечески взял его под руку и, отведя подальше от любопытствующих сослуживцев, о чем-то долго и спокойно говорил с ним.

Горшков пожал плечами, дескать, воля ваша, вытер скомканным платочком пот со лба и, улыбаясь, как ни в чем не бывало вышел из помещения.

– Так, товарищи, все в порядке. – И Папиков негромко, но властно скомандовал любопытствующим: – Все по местам! А вы, – обратился он к Александре, – приведите там все в порядок. И опечатаем. Архив есть архив. Это не наше. А кому-то может понадобиться. Для кого-то это бесценный клад.

– Хорошо, – согласилась Александра и шагнула в комнатушку архива муниципальной больницы для бедных.