Храм

— Хотелось бы мне познакомиться с тем мужиком… Зачем — не могу сказать. Просто так. Просто потому, что он такой. Из другого мира. Это ведь впечатление на всю жизнь! Это — мера, ориентир… А разговаривать с ним мне было бы вовсе не обязательно: ничего нового он бы мне не сказал; я ведь и так знал все, что в нашем деле можно было узнать. Может быть — даже наверное! — я знал в архитектуре больше, чем он. Но он был творцом, а я — нет… Я сидел в приемной шефа, в том старомодном кресле, запрятанном, сколько я его помню, в серый парусиновый чехол, и повторял про себя, снова и снова, одну и ту же фразу: ты — бездарь, Искендер, ты — бездарь… Удивительно, что такая простая мысль до той минуты не посетила меня ни разу.

— Так не бывает, — сказал Илья. — Какие-то сомнения…

— В том-то и дело, что их я никогда не знал. Никогда! Потому что никогда не глядел по сторонам. Я шел к своей цели, как по струне. Одного за другим я обгонял всех, кто шел параллельно мне. А этот мужик не шел. Ему поставили задачу — и он сразу оказался впереди. У цели… Я понял, что никогда так не смогу, понял, что с таким грузом уже не смогу жить прежней жизнью, взял у секретарши лист бумаги, написал заявление об уходе, — и ни разу не пожалел об этом.

— До сегодняшнего дня?

Искендер не ответил.

Илья кивнул Искендеру — и они вошли в распахнутые ворота храма. Здесь было прохладно, пахло известью; леса поднимались по всему периметру до самых куполов, откуда невидимый сварщик сыпал умирающие на лету белые искры. Леса скрывали людей и звуки их работы, но тени фигур и тени звуков ненавязчиво присутствовали, не нарушая, впрочем, покоя храма. Колонны центрального нефа, еще не захваченные ремонтом, улетали ввысь, подпирая невидимое отсюда небо. Пол был выстелен досками. Если и в боковых помещениях то же самое — это затруднит поиск.

— Не представляю, как подступиться без чертежей…

Искендер произнес это тихо, почти шепотом, но Илье показалось, что звуки слов заполнили храм и повисли в воздухе, не находя выхода из замкнутого пространства. Они не хотели умирать и терпеливо ждали, пока храм их запомнит. Илья глянул на Искендера с укоризной — мол, не можешь не болтать лишнего? Искендер только руками развел, но по его глазам было видно, что он не раскаивается; ведь уникальная акустика была еще одним подтверждением мастерства неведомого гения, строившего храм.

Кроме них в нефе был только коротышка в перепачканном ватнике. Он выскребывал из бетономешалки остатки раствора и делал вид, что не обращает внимания на вооруженных людей. Они подошли неторопливо, скользя невидящими взглядами по сторонам; оно и понятно: пока что разглядывать было нечего. Но раствор в мятом жестяном ведре заинтриговал Искендера. Он никогда не видел ничего подобного. Искендер присел возле ведра, обмакнул подушечку указательного пальца в бело-желтую пасту, понюхал ее, затем растер между большим и указательным. Известь — это понятно; и яйца; но что дает эту маслянистость, и куда она девается, когда раствор застывает?..

Мужичок оперся на совковую лопату и терпеливо ждал, что будет дальше.

— Не знаешь, где Строитель?

— Известно где. — Мужичок боднул головой куда-то вверх. — На крыше. — Он прислушался — и удовлетворенно подтвердил: — На сопилке играет.

Только теперь они обратили внимание на эти звуки. Они слышали их все время, но не замечали, как не замечаешь, пока не прислушаешься, звуков природы. Неторопливые и непритязательные, они стекали по телу колонн без малейшего трения. Храм поглощал их еще до того, как они достигали пола. Слуху Ильи они не говорили ничего. Это был ориентир — и только. Зато Искендер сразу понял, с чем имеет дело, послушал несколько секунд — и узнал. «Вот никогда бы не подумал, что в таком месте услышу „Страсти Христовы“… — пробормотал он и взглянул на Илью. — Наш герой непрост…»

— А где черный ангел?

Мужичок опять боднул, на этот раз в сторону от себя; там стену прикрывала завеса из легкого брезента. — Днем кажется, что он намалеван… — начал было мужичок, однако не стал продолжать. Возможно, это был тактический ход, крючок, зацепка для разговора, и потому он оборвал свою информацию на самом интересном месте. Но не на тех попал. Не подействовало. На него обратили внимания не больше, чем на информационную тумбу.

Полог задубел и сдвинулся неохотно.

Фреска была в жалком состоянии. Ее избороздили трещины: десятилетиями она находилась под открытым небом, вода и холод помаленьку рвали ее плоть; удивительно, что не осыпалась. В двух местах (целили в грудь обоих персонажей) были следы от пуль. Стреляли из револьвера. Правый нижний угол фрески пытались сбить — остались длинные, прерывистые следы тупого зубила. Над правой ладонью черного ангела угадывалось пятно недавней штукатурки. На пробу реставрации не похоже: тон подобран неточно, да и фактура иная, примитивная; такой штукатуркой только стены хат латать. Видать, там что-то было информативное; ну — сбили; так зачем выдавать себя жалкой попыткой замести следы?..