Храмовый тигр

Время шло, но все оставалось без изменений. Вдруг я почувствовал, как сзади кто-то тихонько потянул за терновые ветки, которые я по-прежнему прижимал к себе. Я благословил свою предусмотрительность, потому что все равно не смог бы повернуться и обороняться, а воротник и шляпа — плохая защита. У меня больше не оставалось сомнений, что я имею дело с людоедом, притом с очень решительным. Убедившись после первой же попытки, что взобраться на дерево по ветвям терновника невозможно, леопард ухватился зубами за их толстые концы и начал неистово дергать, крепко прижимая меня к стволу. В небе угасли последние отблески света, и леопард, нападающий на людей только под покровом ночи, оказался в своей стихии, я же — в крайне невыгодном положении, ибо в темноте человек — самое беспомощное существо, и мужество покидает его, во всяком случае, могу сказать это о себе. Леопард, убивший в ночное время уже четыреста человек, совершенно не боялся меня: он рвал ветки и рычал при этом так громко, что его голос доносился до деревни, где люди, как я узнал позже, с тревогой к нему прислушивались. Его рычание, как они потом мне рассказывали, наводило на них ужас. А у меня оно поднимало настроение, так как позволяло определить, где леопард и что он делает. Мне становилось страшно, когда он молчал, потому что я не знал, что произойдет в следующее мгновение. Несколько раз я едва не упал из-за того, что леопард яростно набрасывался на ветви, а затем внезапно отпускал их. Стоило ему подпрыгнуть и коснуться меня, как я полетел бы на землю — ведь мне фактически не за что было держаться.

После одного из выматывающих нервы периодов затишья леопард бросился к козленку. В надежде, что хищник появится до наступления полной темноты и еще можно будет стрелять, я привязал козленка в тридцати ярдах от дерева с таким расчетом, чтобы успеть убить леопарда, прежде чем он доберется до приманки. Но в темноте я был не в состоянии спасти козленка: несмотря на белый цвет его шерсти, я ничего, кроме неясного пятнышка, не видел. Пришлось выждать, пока козленок перестал сопротивляться. Затем я прицелился туда, где, по моему предположению, находился леопард, и нажал на спуск. В ответ на выстрел раздалось гневное рычание. В темноте мелькнуло светлое пятно, и леопард исчез где-то на нижних террасах поля. В течение десяти или пятнадцати минут я с беспокойством прислушивался, не ушел ли он совсем. Затем услышал голоса моих людей, спрашивавших, следует ли им идти ко мне. Теперь они могли сделать это без риска, держась верхних полей. Я крикнул им, чтобы они зажгли сосновые факелы и выполняли мои указания. Эти факелы из смолистых сосновых лучин длиной от двенадцати до восемнадцати дюймов ярко горят. Они — единственный вид освещения, какой знают в глухих деревнях Кумаона.

После невероятного шума и суеты человек двадцать с факелами в руках вышли из деревни. Следуя моим указаниям, они обогнули верхние поля и приблизились к дереву сзади. Леопард так туго затянул узлы веревок, прикреплявших терновые ветки, что их пришлось разрезать. Когда отбросили терновник, люди взобрались на дерево и помогли мне сойти, поскольку от неудобного сидения мои ноги свела судорога.

Пламя двадцати факелов осветило поле, на котором лежал мертвый козленок, но дальше все тонуло в темноте. Раздав сигареты, я сказал людям, что ранил леопарда, но тяжело ли — не знаю; искать его буду утром, а сейчас мы все вернемся в деревню. Они были разочарованы.

— Если вы ранили леопарда, он наверняка уже мертв.

— Нас много, и вы вооружены, нам нечего опасаться.

— Давайте по крайней мере дойдем до конца поля и посмотрим, не оставил ли леопард кровавого следа.

После того как все доводы за и против немедленных поисков леопарда были исчерпаны, я, вопреки собственному мнению, согласился дойти до края террасы и осмотреть поле, лежавшее ниже.

Уступив, я потребовал от них обещания идти позади меня развернутой цепью, высоко держа факелы, и, если леопард нападет, не убегать и не оставлять меня в темноте. Они охотно пообещали это, и, когда факелы, пополненные свежими лучинами, ярко разгорелись, мы двинулись вперед: я — первым, люди — в пяти ярдах сзади.

Тридцать ярдов до козленка и еще двадцать до конца поля. Мы шли очень медленно, молча. Когда дошли до козленка (было уже не до поисков кровавого следа), увидели дальний конец нижнего поля. С каждым шагом оно открывалось нам все больше и больше; вот неосвещенной осталась лишь узкая полоска. Вдруг леопард, угрожающе зарычав, выпрыгнул из темноты и предстал перед нами.