Храни меня, любовь

Пусть норка. Я ведь все это перенесу, лишь бы Пашка был здоров.

Или даже пусть будет больным, только… живым будет. Мы что-нибудь придумаем потом. Мы найдем способ его вылечить.

Мы…

Она и сама не помнила, как оказалась перед этой иконой. А ничего уже вокруг и не было — только Его глаза, и жалость в этих глазах, и любовь, и сострадание к ней, маленькой Тоне.

И еще были ее слезы, которые она не замечала. Она даже не знала, что плачет. Обнаружила это и удивилась…

И еще она подумала — что ведь ни о чем не попросила еще, молчала, как глупая курица, и как же Он узнает, что ей надобно?

И попыталась сформулировать свою просьбу — а ничего не выходило, только хор пел — «Господи, помилуй», и она, Тоня, тоже повторяла про себя: «Помилуй меня, Господи», а еще она смотрела в эти глаза, растворялась в них и плакала, сама не зная, что каждая ее слеза — и есть безмолвная молитва.

— «Я — СВЕТ, а вы не видите Меня. Я — ПУТЬ, а вы не следуете за Мной. Я — ИСТИНА, а вы не верите Мне. Я — ЖИЗНЬ, а вы не ищете Меня. Я — УЧИТЕЛЬ, а вы не слушаете Меня. Я — ГОСПОДЬ, а вы не повинуетесь Мне. Я — ваш БОГ, а вы не молитесь Мне. Я — ваш лучший ДРУГ, а вы не любите Меня. ЕСЛИ ВЫ НЕСЧАСТНЫ, НЕ ВИНИТЕ МЕНЯ».

Она удивленно обернулась. Слова за ее спиной прозвучали так внезапно, она даже подумала — это Он говорит с ней… Губы тихо прошептали:

— Я не виню. Я все понимаю.

Она где-то его видела, этого парня, но не могла вспомнить, где и когда.

Он смотрел поверх ее головы, на икону, и Тоне даже показалось, что он говорит не с ней.

И она показалась себе снова глупой и покраснела, пробормотав едва слышно:

— Простите… Я думала, это вы говорите мне.

— Это не я говорил, — сказал он. — Это говорил Он. Надпись на каменном кресте во Фландрии…

Она кивнула. Она даже не знала, где эта Фландрия находится, но спрашивать не стала. И так она наверняка кажется этому симпатичному парню глупой курицей.

Да что кажется — она и есть курица.

Но где же она его уже видела?

Она старалась смотреть на него украдкой, незаметно — потому что ей совсем не хотелось показаться еще и невоспитанной и надоедливой. И еще — ей очень не хотелось, чтобы он сейчас ушел. И вообще ушел. Она понимала, что это — случайная, мимолетная встреча, сейчас выйдут из храма и разойдутся в разные стороны жизни… Но почему-то Тоне хотелось еще немножко побыть рядом с ним, хоть немножко. «Он мог бы меня понять, — пришло ей в голову. — И мне хочется ему рассказать сейчас все, что творится в моей душе».

И еще ей не хотелось выходить из храма. Она чувствовала себя защищенной. И даже появилась надежда, что у них с Пашкой все изменится. Все невзгоды отступят, а если и не отступят — они перенесут их легко, потому что… «Ты Друг, — подумала она, глядя в Его бесконечно теплые, грустные глаза. — С таким Другом все можно вынести. Теперь я это знаю. Прости, что я раньше не обращалась к Тебе за помощью. Прости…»

Она бы так вечность целую стояла, смотря в Его глаза, и чтобы рядом с ней стоял этот парень, и вместе они постигали что-то странное, неведомое пока еще — но такое манящее, желанное, нужное им обоим.

И Пашке тоже…

Но служба уже закончилась, люди почти разошлись, только они остались в храме, да какая-то женщина в темном халате вышла с ведром с водой — Тоня еще подумала, ведро-то полное, к счастью, и тут же отругала себя — ну что за дурацкие мысли тут, в храме Божьем, ее посещают? Нет, Тоня — глупая курица, точно-точно…

— Кажется, нам надо уходить, — сказал он.

— Простите… Тоня подняла глаза.

— Можно вашего мужа попросить нам помочь?

Тоня хотела сказать этой женщине, что это не ее муж. Она даже не знает, как зовут этого молодого человека, но он опередил ее.

— Конечно, можно, — улыбнулся он сначала подошедшей женщине, а потом Тоне.

— Вон тот подсвечник помогите перенести. Очень тяжелый…

— Не тяжелей одиночества, — сказал он.

— С такой милой девушкой — одиночество? — рассмеялась женщина. — Вам Господь вон какую красавицу послал…

Он ничего не сказал, мягко улыбнулся только. Тоня же отчего-то покраснела.

Они отошли, и подсвечник в самом деле был тяжелый, Тоня это почти физически ощутила — да только нес его этот парень очень легко, как будто ему это и не стоило никаких усилий.

Одиночество нести тяжелей.

— Спаси вас Господь, — сказала женщина, когда они вернулись. — И… знаете что? — Она засмущалась, но йотом все-таки решилась продолжать. — Вот батюшка скажет, что я много болтаю снова, но… Я все-таки скажу. Я, когда вас увидела, подумала — какие вы оба красивые… И сразу видно, когда Господь пару благословляет — правда-правда… Вас — благословил. Значит, будете счастливыми. Даже в скорбях.

И быстро, словно боясь, что ее увидят, перекрестила их.

— Ангела-хранителя…

Странное дело — но Тоне показалось, что и в самом деле стало светлее и спокойнее, и даже где-то послышался ей легкий шорох крыльев, и сама женщина — уж не добрая ли фея это была, из детской сказки?

«Никогда ты, Тоня, не повзрослеешь… Так и состаришься глупеньким ребенком!»

Ну и пусть, отмахнулась Тоня от рассудительного внутреннего голоса.